Павел Черносвитов - Загадки Древней Руси

Подобные же разногласия существуют и среди тех историков, которые изучают письменные источники. И здесь формирование выборки предпочтительных документов неизбежно. Скажем, большинство современных исследователей уверено, что всевозможные генеалогические легенды о происхождении какого-то народа от первопредка, носящего имя этого народа (Эллин, Скиф, Славен, Чех, Лех, Рус и т. д.) — типичные примеры сугубо мифологического мышления. А, как мы не раз говорили выше, такими легендами буквально переполнены средневековые «Истории» самых разных авторов! И, естественно, факты подобного рода всегда останутся «за бортом» у исследователей такой ориентации. Зато, если считать генеалогические легенды действительно историческими фактами, то история любого народа поразительным образом либо упрощается, либо расплывется как во времени, так и в пространстве. Это мы пытались показать, рассказав вкратце об Иоакимовой летописи и о «панславянской» истории Мауро Орбини. Истории разных народов вдруг оказываются историей одного народа, она может охватить огромную территорию и опуститься на тысячелетия в глубь времен и т. п.

Нечто подобное происходит в таком случае и с историческими личностями. Они становятся иногда невероятно долгоживущими, или «стяжными» — когда к одному историческому персонажу «стягиваются» события, на самом деле происходившие с несколькими. Подобные примеры, приведенные нами выше, читатель, наверное, помнит. Так что иногда выборочное использование историком только определенных документов может быть обусловлено вполне рациональной тягой к устранению такой расплывчатости, к стремлению конкретизировать «действующих лиц и исполнителей» важных исторических событий.

Однако из всего сказанного следует иногда и такое: когда кто-то вдруг «подбирает» эти, отброшенные другими исследователями, факты и логически увязывает их, у него получается совершенно, казалось бы, непривычная историческая картина, которую или по причине слабой осведомленности, или в рекламных целях авторы тут же спешат назвать «новым взглядом на историю». Так возникает тема «переписывания истории».

«Надо знать историю своей страны!» — еще одна расхожая фраза. Хорошо бы, конечно, знать, да только вот беда: знать историю невозможно, как невозможно знать математику, молекулярную биологию или геофизику. Процесс накопления исторических знаний, их осмысления, совершенствования методов исторического исследования непрерывный и динамичный. Еще в XIX веке казалось, что можно написать всеобъемлющий труд по истории России, и Н. М. Карамзин, С. М. Соловьев, Д. И. Иловайский и другие пытались создать такой труд. В XX веке стало вполне ясно, что написать «Историю России» невозможно — прежде всего, в силу огромного количества новых выявленных исторических данных, существенно, а иногда и кардинально меняющих привычную картину. С позиций сегодняшнего дня и «История Государства Российского» Карамзина, и «История России с древнейших времен» Соловьева во многом безнадежно устарели.

Поэтому обычно призыв «знать историю» означает — знать основные положения господствующего исторического мифа и уметь ориентироваться в пространстве этого мифа.

Напомним читателю: еще во второй главе этой книги мы говорили о том, что человеческое историческое мышление «устроено» специфическим образом. По мере отдаления исторических событий от сегодняшнего момента в глубину времен события истории складываются в эпос, а затем плавно переходят в миф. И это — нормальный процесс осмысления человеческого опыта, сведения его к главным типологическим персонажам и главным жизненным сюжетам, с помощью которых вырабатываются наиболее универсальные «стратегии поведения». Сейчас же мы говорим о другом. Даже в современном, казалось бы, насквозь рационализированном обществе, можно создать исторический миф о совсем недавних событиях. И не так уж и много для этого надо: достаточно составить некое их описание и канонизировать его, объявив во всеуслышание и с высоких трибун «истиной в конечной инстанции»! А поскольку из этой «истины» власть предержащими делаются определенные выводы относительно того, какой должна быть современная политика «в свете событий нашей истории», то рядовому человеку приходится в целях выживания правильно ориентироваться в пространстве этого мифа, то есть вести себя так, как если бы он верил в его истинность. Именно поэтому мы говорим здесь не об исторических сказках, а об исторических мифах: о сказке знают, что она — ложь, и так ее и воспринимают, а миф — это принятая обществом «картина мира», то есть вещь вполне серьезная.