Хильдегард Шефер - Диалог с Клавдием

Однако попытки удавались только тогда, когда у меня была горячая рука.

Вскоре Клавдий стал представляться так, как он это позже делал при каждом сеансе:

Клав-Клав-Клавдий —

Ирод Агриппа, друг моей жизни

я приветствую вас и замыкаю круг.

Это было и оставалось на протяжении нескольких лет ритуалом, церемонией, дававшей нам уверенность в том, что мы всегда имели дело только с КЛАВДИЕМ, а замкнутый круг защищал нас от негативных влияний.

К Двойное Клав-Клав указывает также на то, что речь действительно идет о КЛАВДИИ, так как известно, что он заикался при жизни. Ирод Агриппа был его преданным другом, с детства и до старости, никогда не насмехался над его заиканием и физическим недостатком. Однажды во время одного сеанса меня засняли на видеопленку. Не могу описать, что я испытал, увидев себя сидящим в такой глубокой задумчивости. Мне хотелось бы выразить это так — я нашел в этом нечто неестественное и поэтому никогда больше не хотел смотреть этот фильм. Я также очень редко читаю протоколы, которые моя жена пишет после каждого сеанса. Хотя я и слушаю, когда она рассказывает мне о чем-то, что могло бы иметь для меня значение, и обсуждаю это, но у меня просто-напросто нет времени, чтобы основательно заниматься этим, так как я слишком занят своей работой.

Во время поездки в Турцию в феврале 1989 года у меня часто была горячая рука, но я не обращал на это внимания. После нашего возвращения домой феномен горячей руки повторялся. Но так как после отпуска у меня было на работе очень много дел, мне даже не приходила в голову мысль провести сеанс. Только после уговоров жены мы однажды взялись за доску.

Тогда Клавдий сказал:

— Почему ты меня не слышал?

Моя жена ответила, что я хотя и чувствовал горячую руку, но у меня заграницей не было возможности провести сеанс.

На это Клавдий ответил:

— А потом, дома, это было возможно.

Затем совместно с Клавдием мы выбрали для сеансов определенный день недели.

Все, сказанное нам, было неожиданно и захватывающе, расширяло наш горизонт, и все больше и больше мы воспринимали эти контакты, как настоящее обогащение нашего существования. Однако, и это мне хочется здесь зафиксировать, я постоянно подумывал — а не перестать ли этим заниматься? Подумать только, что значило для меня — передавать сообщения в течение длительного времени, не зная, абсолютно ничего не зная об этом потом. Я чувствовал себя беззащитным без контроля над собой, и это пугало меня.

Однако должно было стать еще «хуже». Если сеансы с пишущим стаканом были для меня чем-то чудовищным, то мне показалось, что земля уходит из-под моих ног, когда на страстную пятницу 1990 года я впервые заговорил — то есть Клавдий воспользовался моим голосом.　

Этому новому варианту контакта с обитателями потустороннего мира я сопротивлялся изо всей силы, но Клавдий, это я непременно должен сказать, всегда убедительно подчеркивал, что он произойдет только, если я с этим соглашусь и что я сам могу совершенно свободно решать. Я долго боролся с собой, обдумывая все за и против, и признаюсь, провел много бессонных ночей. Никто, даже моя жена, не мог принять за меня это решение. Клавдий настойчиво подчеркивал, что со мной ничего не случится и что контакт будет тотчас же прерван, если для меня будет существовать хоть какая-то опасность. В конечном счете и Хели, охранявшая меня уже во время сеансов с пишущим стаканом, также была для меня большой подмогой в принятии решения сказать «да».　

Клавдий начал дипломатично. Он постепенно приучал меня к говорящему контакту. В зависимости от обстоятельств мы начинали со стакана, а затем, если было много чего сказать, он, для простоты, переходил к разговору. По мере надобности Клавдий объявлял об этом для того, чтобы мы могли включить кассетный магнитофон.　

Такие комбинированные сеансы проводились на протяжении месяцев до тех пор, пока, однажды, Клавдий не начал постоянно говорить через меня, и мы должны были использовать доску только тогда, когда с нами вступали в контакт обитатели потустороннего мира, которых Клавдий　не мог, точнее, «еще не мог» передать с помощью моего　голоса. Объяснения этому даны в разных протоколах, использовавшихся для этой книги.　

Мое доверие понемногу росло. Поддерживаемый женой, всегда стоявшей на моей стороне, я осознал ту миссию, ту задачу, для которой был выбран.　

Если теперь кто-нибудь будет утверждать, что все, что возникло в течение трех лет — а до выхода этой книги наверняка пройдет четыре года. — могло родиться из моего «подсознания», то по этому поводу я могу лишь сказать, что во-первых, не располагаю тем запасом слов, которым пользуется Клавдий, и, во-вторых, не обладаю необходимым образованием, чтобы выступать по таким, в частности, темам, как физика — Акаша-хроника — морфогенетические поля — мультидименсиональность — забытые культуры — пространство и время (называю только часть из них), как это делал и продолжает делать Клавдий.