Линор Горалик - Лишь бы жить

***

Дед по маминой линии жил в Сибири и работал машинистом на железной дороге, их не мобилизовали, так как это приравнивалось к службе. За всю войну его бабушка видела несколько раз — забежит домой, худющий, одни глаза в пол-лица, и опять уже со станции бегут: «Петя, ты ближе всех живешь, срочно надо ехать». У бабушки было семь детей, конечно, очень голодали тоже. «Начальник ближайшего к городу колхоза очень добрый был, пожалел меня, разрешал ночью, по собранному уже картофельному полю пройти с мешком и собрать, что найду». Мама рассказывала, как в пять утра вставали все дети и шли к булочной очередь занимать, чтоб получить по карточкам хлеб. И как у магазина стояла девочка-сиротка. И бабушка всегда маленький довесочек хлебный отдавала ей и показывала детям, что обязательно нужно делиться, даже когда очень трудно (а может именно тогда, когда очень трудно, и надо это делать).

Maria Paraketsova

***

Бабушка, родом из крохотных лесных хуторов под Смоленском, была под оккупацией. Говорила, что немцы вели себя очень жестоко, расстреливали, отбирали всю еду и издевались над людьми. С другими бабушкой и дедушкой я пообщаться не успел. Отец, 1941 г. р., рассказывал про оккупацию Донецка. В их дворе стояли немцы. Вели себя культурно, подкармливали, особенно детей. Но за малейшую провинность или нарушение оккупационных законов следовало жесточайшее наказание. На улицах вроде бы не стреляли, были какие-то суды.

Corvalol

***

Моя бабушка — 1924 года рождения. Жила в украинском селе в Полтавской области. От нее я слышала только, что в село приходили партизаны, она их перевязывала. Они жили на краю села, возле речки, туда можно было прийти тайно. Ее старший брат всю жизнь не вступал в колхоз, был «браконьером». От него рассказов было не добиться. Но судя по тому, что сестру он не осуждал, — наверное, тоже принимал участие в такой пассивной помощи, вряд ли она в свои 17—20 лет могла без помощи семьи что-то решать.

Vika Ryabova

***

Родители работали. Практически ничего не рассказывали. Мама в 17 лет пошла на завод «Красный пролетарий» учеником токаря, где чуть ли не в первый день ей раздавило большой палец на руке. Но больничный был не предусмотрен. Знаю, что дежурили на крышах — гасили зажигалки, рыли окопы. Попадали в бомбежку.

Самое вкусное, что за войну ела, — это пожаренные на машинном масле гнилые картофельные очистки, найденные на улице младшим братом. Подходила к дому, почувствовала запах и упала без чувств.

Поступала в театральный в платье, сшитом из старой папиной военной формы.

Потом работала в политотделе Военных научно-исследовательских учреждений Москвы, в том числе начальником секретной части Главного артиллерийского управления Красной Армии. Но раскрутить на рассказы было невозможно.

Отец — после номерного завода — был групповым инженером Особого конструкторского бюро ГАУ ВС. Он вообще молчал всю жизнь.

А в 53-м ему «не нашлось работы в Москве».

И действительно, что они могли нам рассказать…

Юлия Смирнова

***

Бабушка совсем маленькая была, самые яркие воспоминания — как они с братьями—сестрами нашли заплесневевший сухарь и принесли маме (ели лебеду, похлебку из мякины варили), а она его младшему, двухлетнему, отдала. Всю жизнь потом бабушка ему этот сухарь припоминала. Или как зимой партизан посреди деревни расстреляли, а весной потекли ручьи с кровью — и ничего, бегали, играли, только потом, после войны уже, ужас пришел, и долго ей потом эти ручьи снились — как кровь течет среди грязного льда, а тощая собака бегает и оттаявшие куски мозга выгрызает.

Julia Stenilovskaya

***

Дед попал на войну в 18 лет, после военных курсов. Был младшим лейтенантом, командиром минометного отделения. Начал с советско-финской войны, продолжил воевать с немцами. Был тяжело ранен еще до выхода на территорию Европы и комиссован в 1943. О войне рассказывать очень не любил, говорил только, что это очень тяжело и грязно. И что ствол миномета весит двадцать килограммов.

Corvalol

***

Бабушка с маленькой двухгодовалой мамой выехали по Дороге Жизни в страшную вторую блокадную зиму. Ехали почти по самое дно грузовика в воде. Колонны грузовиков с женщинами и детишками бомбили. Бабушка рассказывала, как машины просто в секунды уходили на дно, не спасался никто, не успевали. В конце концов добрались до родных в Нахичевани. Бабушку с мамой кинулись кормить, а мама кричит голодная, но ничего не ест. Сообразили хлебушка ей нарезать на крошечные кубики, тогда стала она клевать. Ну не знал ребенок другой еды. Бабуля рассказывала, что банку сгущенки тянула месяцами, в кипяток подмешивала по пол-ложечки маме.