Дмитрий Пучков - Бородино - Стоять и умирать!

Мы настолько ожесточились, что многие из нас продолжали преследование еще долгое время после того, как трубы уже протрубили отбой, так что для того, чтобы соединиться с нашей дивизией, нам пришлось прокладывать себе дорогу через густую цепь казаков.

Русские кирасиры, которым удалось наконец выстроиться, бросились вперёд в атаку.

Они остановились на расстоянии ста шагов от нашего фронта. Мы, твердо держась на стременах, сабли наголо, были готовы встретить их.

Казаки, по своему обыкновению, расступились в стороны, чтобы оставить свободным поле битвы.

Видя нашу твёрдость, неприятель начал колебаться; он не осмелился произвести атаку и выполнил повзводно шагом полуоборот с такою правильностью, как будто дело происходило на манёврах на Марсовом поле. Казаки бросились в промежуток, как стая свирепых волков, и с не большим порядком. Чтобы сдержать их, выслали значительное количество стрелков. Но так как битва не была ещё окончательно выиграна и так как нам было дано приказание не наступать, то остальная часть дня прошла без каких-либо решительных действий и мы разбили свой лагерь перед Бородино.

Так как я сильно страдал от полученной в ногу раны, полковник разрешил мне устроиться на ночь самым удобным образом, какой только окажется возможным, с тремя товарищами, также ранеными, и полковым врачом хирургом Жераром, которого очень любили в полку.

Наступившее за этим достопамятным днём утро было очень смертоносно для 8-го стрелкового полка. Наступила наша очередь стать во главе колонны.

На рассвете наши аванпосты были атакованы, и мы бросились к ним на помощь. Но нам пришлось сражаться, не говоря уже об очень сильном арьергарде, с бесчисленной массой казаков и батареей из тридцати орудий, которая, подпустив на короткое расстояние, стала осыпать нас градом картечи.

Более шестидесяти стрелков было убито; очень много людей было ранено, в особенности унтер-офицеров.

Слева от нас находились уланы. Сражаться вместе с ними было прямо наслаждением, удивительна была их блестящая храбрость и та ярость, с которою они бросались на врага, где бы тот ни появлялся и какова бы ни была его сила.

Мы сделали фланговое движение, чтобы следовать за стрелками и не подставлять себя без пользы под неприятельский огонь, как вдруг я, стараясь увидеть что-нибудь в окружавшем нас облаке дыма и пыли, почувствовал, как кто-то схватился обеими руками за мою ногу и цеплялся за неё с крайними усилиями.

Я уже был готов освободить себя ударом сабли от этого крепкого объятия, как увидел молодого, замечательно красивого польского офицера, который, волочась на коленях и устремив на меня свои горящие глаза, воскликнул:

— Убейте меня, убейте меня, ради бога!

Я соскочил с лошади и нагнулся к нему. Чтобы обследовать рану, его наполовину раздели, а затем оставили, так как он не в состоянии был выдержать переноски.

Разорвавшаяся граната отрезала ему позвоночник и бок; эта ужасная рана, казалось, была нанесена острой косой.

Я вздрогнул от ужаса и, вскочив на лошадь, сказал ему:

— Я не могу помочь вам, мой храбрый товарищ, и мой долг зовёт меня.

— Но вы можете убить меня, — крикнул он в ответ, — единственная милость, о которой я прошу вас.

Я приказал одному из моих стрелков дать мне свой пистолет и взять себе другой в первой кобуре, которую он найдёт, и, передав заряженное оружие несчастному, я удалился, отвернув голову.

Я всё же успел заметить, с какой дикой радостью схватил он пистолет, и я не был от него ещё на расстоянии крупа лошади, как он пустил себе пулю в лоб.

Не думаю, чтобы, оказав ему эту услугу, я совершил дурной поступок, и что бы ни говорили ригористы, моя совесть никогда не упрекала меня за это: смерть была здесь несомненна, а мучения ужасны.

Наконец мы вышли из сферы действия неприятельской артиллерии, и после того, как дым рассеялся, мы увидели, что находимся на правой стороне от той позиции, которую она занимала.

Во всё время сражения Наполеон не садился на лошадь. Он шёл пешком со свитою офицеров и не переставал следить за движением на поле битвы, ходя взад и вперёд по одному направлению. Говорили, что он не садился на лошадь оттого, что был нездоров. Адъютанты беспрестанно получали от него приказания и отъезжали прочь. Позади Наполеона стояла гвардия и несколько резервных корпусов. Мы были выстроены в боевой порядок, оставаясь в бездействии и выжидая приказаний. Полковые музыки наигрывали военные марши, напоминавшие победные поля первых походов революции: Allons, enfants, de la patrie, когда дрались за свободу. Тут же эти звуки не одушевляли воинов, а некоторые старшие офицеры посмеивались, сравнивая обе эпохи.