Дмитрий Пучков - Бородино - Стоять и умирать!

Настала ночь. Я был дежурным и спал в палатке Наполеона. Отделение, где он спал, обычно было отделено полотняной перегородкой от другого, где спал дежурный адъютант. Император спал очень мало. Я будил его несколько раз, чтобы передать ему рапорты с аванпостов, которые все доказывали, что русские ожидали атаки. В три часа ночи Наполеон позвал камердинера и приказал принести себе пунша; я удостоился чести пить его вместе с ним. Он осведомился у меня, хорошо ли я спал; я ответил, что ночи стали уже свежими и что меня часто будили. Он сказал мне: «Сегодня нам придётся иметь дело с этим пресловутым Кутузовым. Вы, конечно, помните, что это он командовал под Браунау. Он оставался в этом месте три недели, ни разу не выйдя из своей комнаты; он даже не сел на лошадь, чтобы осмотреть укрепления. Генерал Беннигсен, хотя тоже старик, куда бойчее и подвижнее его. Я не знаю, почему Александр не послал этого ганноверца заместить Барклая».

Он выпил стакан пунша, прочёл несколько донесений и продолжал: «Ну, Рапп, как ты думаешь, хорошо у нас пойдут сегодня дела?» — «Без сомнения, Ваше Величество; мы исчерпали все свои ресурсы и должны победить по необходимости». Наполеон продолжал своё чтение и потом заметил: «Счастье — самая настоящая куртизанка; я часто говорил это, а теперь начинаю испытывать на себе». — «Как, Ваше Величество, помните, вы сделали мне честь сказать под Смоленском, что дело начато и надо довести его до конца? Именно теперь это справедливо более чем когда-либо; теперь уже некогда отступать. Кроме того, армия знает своё положение: ей известно, что припасы она может найти только в Москве, до которой ей осталось всего лишь 120 верст». — «Бедная армия! Она сильно таки поубавилась; но зато остались лишь хорошие солдаты; кроме того, и гвардия моя осталась неприкосновенной». Он послал за Бертье и работал до половины шестого. Мы сели на лошадей. Трубили трубы, слышался барабанный бой. Лишь только войска заметили императора, раздались единодушные клики.

— Это энтузиазм Аустерлица! Прикажите прочесть воззвание (помеченное императорским лагерем, под Бородино, 7 сентября, в два часа утра).

«Солдаты! Вот битва, которой вы так желали! Победа зависит от вас; нам она необходима; она даст нам обильные припасы, хорошие зимние квартиры и скорое возвращение на родину. Ведите себя, как под Аустерлицем, Фридландом, Витебском, Смоленском, чтобы самое отдалённое потомство приводило в пример ваше поведение в этот день. Пусть о вас скажут: “Он был в этой великой битве под Москвою”».

Клики усилились, войска сгорали нетерпением сразиться, и бой скоро начался.

Итальянцы и поляки стояли на флангах. Наполеон действовал против левого фланга неприятеля. Впрочем, никаких точных сведений мы не имели; женщины, дети, старики, скот — всё исчезло; не оставалось никого, кто мог бы дать нам малейшие указания. Ней двинулся на неприятеля и прорвал его с той силой и стремительностью, которые он проявлял уже неоднократно. Мы овладели тремя редутами, поддерживавшими неприятеля. Последний подоспел со свежими силами, в наших рядах произошло замешательство, и мы очистили два из этих укреплений; даже третье было в затруднительном положении. Русские стояли уже на гребне рвов. Король Неаполитанский, заметив опасность, примчался, спешился, вошёл в редут и появился на парапете; своим призывом он воодушевил солдат. Редут снова наполнился, огонь принял страшные размеры, атакующие не решились рискнуть на приступ. Появилось несколько эскадронов; Мюрат сел на лошадь и опрокинул колонны, рассеянные по равнине. Мы снова овладели ретраншементами и утвердились в них, чтобы больше уже не покидать их. Этот отважный удар решил судьбу дня.

Генерал Компан был ранен, я принял командование его дивизией. Она входила в состав корпуса маршала Даву. Она овладела одной из укреплённых окопами неприятельских позиций и сильно пострадала. По прибытии к ней я сговорился с маршалом Неем, на правом фланге которого я находился. Наши войска были в беспорядке; мы собрали их и, ринувшись на русских, заставили их дорого поплатиться за успех. Канонада, оружейный огонь не прекращались. Пехота, кавалерия с ожесточением бросались друг на друга в атаку из одного конца боевой линии в другой. Мне ещё ни разу не приходилось видеть такой резни.

Мы слишком усилили свой правый фланг, и король Неаполитанский один подвергался губительному огню батарей Семёновского. У него были лишь конные войска; глубокий овраг отделял его от деревни, и овладеть ею было нелегко: тем не менее это было необходимо, чтобы не быть в конце концов разгромленным картечным огнем. Генерал Беллиар, видя перед собой лишь неглубокие ряды лёгкой кавалерии, предлагает оттеснить её подальше и, повернув налево, ударить на редут. «Скачи к Латур-Мобуру, — отвечает ему Мюрат, — прикажи ему взять бригаду кирасир французских и саксонских, перейти овраг, изрубить всех, галопом влететь с задней стороны на редут и заклепать орудия. Если это ему не удастся, пусть он возвращается в том же направлении. У тебя в распоряжении будет батарея в сорок орудий и часть резерва, чтобы прикрывать отступление». Латур-Мобур двинулся, опрокинул и рассеял русских и овладел укреплениями. Фриан явился и занял их. Весь резерв прошёл и расположился с левой стороны деревни. Оставался лишь один окоп, обстреливавший нас с фланга и сильно нам мешавший. Резерв, только что овладевший одним окопом, решил, что может справиться и с другим. Двинулся вперед Коленкур, сея издали смятение и смерть. Он внезапно обрушился на редут и овладел им. Но один солдат, спрятавшийся в амбразуре, убил его наповал. Он почил сном храбрецов и не был свидетелем наших злоключений.