Себастьян Хаффнер - Под маской англичанина

Кёлер однако пишет: "Для полностью невероятного предположения, что приписывание вины коммунистам в Германии тогда было всеобще принятым, имеется объяснение: когда Хаффнер записывал этот пассаж, борьба вокруг пожара в рейхстаге уже шла, так что это было самое раннее в 1960 году. Хаффнер не считал тогда более подходящим возлагать вину за пожар на нацистов".

Всё же Хаффнер пишет в "Истории одного немца" просто обратное тому, что Кёлер по причине востребованности для своей аргументации хотел у него прочитать. Буквально Хаффнер пишет об объявлении инсценированного "бойкота евреев" 1 апреля 1933 года следующее: "Обоснование этой меры позволило оценить тот прогресс, который нацисты сделали в течение одного месяца. Легенда о планировавшемся коммунистическом путче, которую тогда рассказывали, чтобы ограничить конституционные и гражданские права, была ещё хорошо сконструированной, достоверно выдуманной историей; да, даже посчитали необходимым создание своего рода наглядного свидетельства, тем, что позволили гореть рейхстагу".

Это высказывание не может быть более однозначным. Хаффнер, как уже было изложено в другом месте, не смог придать пожару в рейхстаге новое значение, как это позже в пятидесятые годы пытался сделать Фритц Тобиас в журнале " Spiegel ", тем, что он старался доказать, что Маринус Ван дер Люббе всё же поджёг рейхстаг без чьей-либо помощи. Кёлер многие годы относится к самым решительным защитникам того тезиса, что Маринус Ван дер Люббе был единственным поджигателем. Тем не менее существовал вопрос, не скрывались ли всё же возможно за поджогом нацисты. Суждение о времени возникновения "Истории одного немца" разумеется не уводит нас в сторону от этого вопроса, совершенно не говоря уже о том, что Хаффнер никогда не судил о том, что именно могло бы быть "своевременным", а что нет.

Всё это малоубедительно. " Süddeutsche Zeitung " иронизировала: "Процесс аргументации в его тексте напоминает об определении Ницше, что философы — это люди, «которые кладут под деревом камень и затем идут его искать». Кёлер не приводит обоснованного тезиса". В действительности же возникает вопрос о мотивации атаки на Хаффнера. Он прочитал книгу Хаффнера "История одного немца" и находит её "плохой, как и всё у Хаффнера" — как выразился Кёлер 23 октября 2001 года во время дискуссии на сцене в Штутгарте, однако позже исключил всё же из этого приговора "Заметки о Гитлере" и биографию Черчилля, написанную Хаффнером.

Отрицательное (выражаясь осторожно) отношение Кёлера к Хаффнеру, которому бывшие коллеги Института Фридриха Майнеке в Берлине умели петь песни, как раз ведёт его в статье в газете "Frankfurter Allgemeinen" к запутанным подтасовкам: сев однажды на этого конька, он пишет далее: "Ввиду противоречий [которые Кёлер старательно сконструировал в связи с пожаром рейхстага — примечание издательства] возникает вопрос: что это за рукопись, с которой мы собственно имеем дело? […] Хаффнер явно позже переработал текст и сделал вставки.

Вероятно, это было его желание, чтобы рукопись была найдена и опубликована лишь после его смерти. Эта находка, в лучшем случае обнаруженная в тайном ящике его письменного стола, возможно как он рассчитывал, могла лишь усилить к ней интерес и тем самым и продажи". Лишь через несколько строк далее Кёлер, до этого пользовавшийся сослагательным наклонением, наконец-таки с пылом нападает на свою жертву: "Хаффнер сознательно в последние годы своей жизни задумал эту работу как посмертное произведение, как переработку и расширение исходного текста". Тяжеловесная атака на честность Хаффнера, как говорится, также без каких-либо следов свидетельства. Поражаешься легкомысленно вброшенной подтасовке фактов, прежде всего, если знаешь, как возникла "История одного немца".

В настоящее время критики Хаффнера притихли, сражённые грузом впечатляющих свидетельств. Их можно расценивать как полностью побеждённых, как это констатировал Фолькер Ульрих в " DieZeit " от 8 ноября 2001 года, также после того, как по поручению издательства " Deutschen Verlags-Anstalt " федеральная криминальная служба установила возраст бумаги и использованную для печатной рукописи печатную машинку. Разумеется: теоретически Хаффнер мог раздобыть топку старой бумаги английского формата, и какой автор расстанется со своей любимой первой печатной машинкой? Как известно, фантазии нет границ, и всё же тот, кто пытается преднамеренно навредить Хаффнеру, должен задаться лежащими за этим мотивами. То, что услышишь, далее следует старательно подвергнуть расследованию; так что следует быть осторожным.