Себастьян Хаффнер - Под маской англичанина

Как раз в день, когда меня выпустили, произошёл первый воздушный налёт на Лондон. Так что в Лондоне я оказался среди бомбардировок, что однако для меня не имело большого значения. У меня не было большого страха перед бомбами. За одну бомбардировку погибало примерно четыреста человек из населения в примерно восемь миллионов. Тем самым шансы выжить были весьма высоки. Лондонцы также воспринимали всё это с определённой флегматичностью, без пафоса, в чём разумеется есть также определённое мужество.

Была ли у Вас в обоих лагерях культурная активность?

Разумеется, была культурная активность, собственно преимущественно это были разговоры, частично также немного высокого искусства. Были люди, которые очень хорошо играли на рояле, и они время от времени устраивали вечер игры на рояле. В Ситоне я ведь был не очень долго, и публика там была также слишком несоответствующая, к тому месту это не подходило. Однако на острове Мэн позже был настоящий лагерный университет. Но я этого уже не застал, ведь оба раза я был интернирован лишь очень кратко, каждый раз примерно на два месяца. Пока всё это начало правильно функционировать, я был уже снова выпущен на волю.

Ваше интернирование у Вас не вызывает возражений или же оно продукт ошибочного, недопустимого образа действий?

Для меня понятно уже, что касается моего первого интернирования. У англичан были как раз определённые категории. Они ведь знали немного об отношениях внутри Германии. Кто эмигрировал в качестве еврея, был "беженцем", преследуемым — это было понятно; равным образом, когда кто-либо эмигрировал как политик, зарегистрированный член СДПГ или коммунист, причём коммунисты вначале были под особым подозрением. Однако если кто-то эмигрировал, когда он с таким же успехом мог оставаться в Германии, то в этом случае возникал вопрос: "Чего он хочет здесь?"

Ваша книга "Германия: Джекилл и Хайд" была попыткой дать англичанам возможность понять немцев. Вы приписываете национальному характеру немцев в отношении политики тенденцию к варварству, политика для немцев — это сфера бессовестного.

Да, немцы так рассматривали международную политику, и это было так собственно уже со времени основания рейха. "Великие вопросы времени разрешаются не постановлениями парламента, но железом и кровью[5]", и это подтверждалось каждый раз. Так я вижу это и сегодня, оглядываясь назад. Существует непрерывность.

В своей последней книге я обсуждаю также и вопрос, был ли Третий Рейх чем-то действительно совершенно новым и иным, или же перевесила всё же непрерывность. Я прихожу к выводу, что перевесила непрерывность. Существовали новые стремления, которых прежде не было, но это следствие развития.

Частично книга "Германия: Джекилл и Хайд" была пророческой в тех советах, которые я дал англичанам. Потому что я предлагал федерализацию, или ещё более, чем федерализацию — создание земель позднейшей Федеративной республики, разумеется, я так сказать "распускаю" Федеративную республику. Следовало создать германские земли и из них своего рода объединённую Европу, и ничего между ними. Тогда я ещё был того мнения, что англичане выиграют войну. То, что они к концу очень мало будут участвовать в разговоре, не было мне понятно.

В английском послевоенном планировании по Германии снова и снова всплывает идея федерализации. В литературе Вас называют её инициатором.

Всплывает ли эта идея снова и снова потому, что я написал об этом, мне неизвестно. Это называлось бы переоценкой моего влияния. Верно то, что в немецкоязычной литературе в первый период войны эта идея по большей части не играет никакой роли, потому что настроенные против Гитлера немцы в Англии были преимущественно социал-демократами или коммунистами, или же своего рода монархистами.

В своей последней книге я снова возвращаюсь к этому вопросу. Действительно правильное и по сути хорошее развитие, которое было в послевоенное время, это то, что Германского Рейха как такового больше нет, причём я думаю меньше об обоих германских государствах, естественно и об этом, но о многих землях Федеративной республики, которые я как и прежде считаю реальностью, которые даже развивались всё больше и больше. В отношении новых земель были настроены скептически и считали, что из этого выйдет — это искусственные образования и создания оккупационных властей. Однако из этого кое-что получилось. Северный Рейн-Вестфалия действительно уже реальность, со своего рода собственным сознанием, с собственной политикой. Нижняя Саксония и Шлезвиг-Гольштейн — это тоже региональные сущности с собственным сознанием. Я считаю это гораздо лучшим, чем то утрированное германское национальное сознание времён рейха, которое и дало Гитлеру возможности манипулирования.