Сью Блэк - Всё, что осталось [Записки патологоанатома и судебного антрополога]

Мы отвечаем на свое имя автоматически и без колебаний, по сути, на подсознательном уровне. В шумном зале, где даже беседу сложно вести, мы всегда расслышим собственное имя, словно его специально произнесли ясно и четко. Очень быстро оно становится неотъемлемым аспектом нашего «я», и, идя по жизни, мы нередко прилагаем значительные усилия, а то и платим немалые деньги, чтобы защитить его от неправомерного использования или похищения другими.

И тем не менее, несмотря на всю важность имени для нашей самоидентификации, мы запросто можем его изменить по самым разным причинам — например, вступая в брак, в попытке разделить публичную и частную жизнь или просто потому, что собственное имя нам не нравится. Некоторые люди живут с одним и тем же именем всю жизнь; некоторые пользуются двумя для двух разных ролей, а есть и такие, кто меняет имена и фамилии постоянно. Обычно, решив официально сменить имя, человек фиксирует это документально, но даже в этом случае он значительно осложняет работу для судебного эксперта.

Что касается уменьшительных и полных имен, то у человека их может быть вообще сколько угодно. Мой случай в этом смысле совершенно типичен. Я — урожденная Сьюзан Маргарет Ганн. Ребенком меня называли Сьюзан — или Сьюзан Маргарет, полным именем, если собирались призвать к ответу за какие-нибудь проделки, на которые я была большой мастерицей. Когда я подросла, друзья стали звать меня Сью. Я вышла замуж и стала Сью Маклафлин (миссис, потом доктор Маклафлин); потом, после второго замужества, Сью Блэк (профессор, потом леди Блэк) — и некоторое время, чтобы сохранить преемственность в своей научной деятельности, я представлялась как Сью Маклафлин-Блэк (как тут не задуматься о кризисе идентичности!).

Если бы моя мать настояла на своем, я была бы Пенелопой — по той простой причине, что ей очень нравилось имя Пенни. Слава богу, мне повезло не превратиться в Пенни Ганн; точно так же я благодарна судьбе, что не стала судебным антропологом по имени Иона, конечно, очень симпатичным, но плохо подходящим к моей фамилии. По счастью, у имени Сьюзан Ганн никаких опасных коннотаций пока что не обнаружилось, хотя из-за фамилии надо мной, бывало, и подшучивали.

Поскольку уникальные имена встречаются крайне редко, большинство из нас делит свой наиболее личный маркер еще со многими людьми. Из примерно 700000 Cмитов в Великобритании, 4500 носят имя Джон. Мое собственное имя встречается все-таки реже: Ганнов у нас зарегистрировано всего 16 446, причем большинство, что неудивительно, живет на северо-востоке Шотландии, в окрестностях Вика и Терсо. Но Сьюзан из них не больше сорока.

Встретить тезку бывает забавно, но иногда приводит и к недоразумениям. Для актеров выбор псевдонима, которого нет ни у кого другого, становится настоящим кошмаром. Когда я стала Блэк, на горизонте немедленно возникла другая Сью Блэк, специалист по компьютерам, спасшая Блетчли-Парк от надвигавшегося упадка. Это оказалась очаровательная дама примерно моего возраста; хоть лично мы никогда и не встречались, но активно переписывались по электронной почте. Периодически ко мне обращаются с вопросами про Блетчли-Парк или приглашают прочитать лекции по дешифровке во времена Второй мировой войны, и тогда мне приходится сообщать моим крайне разочарованным корреспондентам, что они связались с «другой Сью Блэк», и что, если только их не интересует беседа о трупах, я советую им связаться с «той самой».

Наше особое отношение к имени отражается в фольклоре и литературе, в многочисленных историях о смене имени, его краже, о перепутанных и заимствованных именах, не говоря уже о сюжетах с усыновлениями или подменами при родах. Эта тема широко освещена в шекспировских комедиях; собственно, значительная часть его произведений так или иначе касается концепции идентичности. Имя лежит в основе массы сюжетов, исследующих природу человеческого общества, конфликты и взаимоотношения между людьми.

Конечно, более вероятны подобные ситуации были при несложном общественном устройстве прошлого, когда фальсификация новой личности или кража имени у кого-то не влекла за собой таких рисков, как сейчас. Злополучный авантюрист шестнадцатого века, укравший имя Мартена Гэрра, которому посвящено немало книг, фильмов и мюзиклов, не продержался бы так долго в наше время, когда криминология позволяет установить личность практически со стопроцентной точностью.

Тем не менее до сих пор имеют место ситуации, когда скелеты вываливаются из семейных шкафов. Узнать, по прошествии многих лет, что ты не тот, кем себя считал, бывает крайне тяжело — тут-то уж точно возникает вышеупомянутый кризис идентичности. Неужели моя мать на самом деле моя сестра? А мой отец — он мне не отец? Мой отец это мой дедушка? Меня усыновили? Поскольку наша идентичность строится на основаниях, заложенных для нас другими — теми, кому мы доверяем, — имя и семейная генеалогия становятся краеугольным камнем в наших представлениях о себе, давая чувство защищенности. Но для кого-то все это оказывается карточным домиком. Когда ложь открывается, все, что мы думали о себе и о своем месте в мире, рушится в один миг. Подобные разоблачения зачастую бывают спровоцированы чьей-то смертью, когда родственники получают доступ к документам или криминалисты проводят расследование, устанавливая личность неопознанной жертвы, в попытке разобраться в обстоятельствах и мотивах, приведших к кончине.