Евгений Анисимов - Дыба и кнут. Политический сыск и русское общество в XVIII веке

Несомненным актом государственной измены следует признать заговор смоленского губернатора князя А.А. Черкасского, который в 1734 г., начальствуя в пограничной с Польшей губернии (а в это время шла русско-польская война), вошел в сговор с группой губернских чиновников и местных дворян для того, чтобы возвести на русский престол Голштинского герцога Карла Петера Ульриха (будущего императора Петра III). Дело не ограничилось намерениями и разговорами. Черкасский посылал в Киль специального курьера, который и стал доносчиком на него. Не случайно, что в деле Черкасского он и его сообщники названы древним словом «крамольники» (693, 211).

С точки зрения русского права XVIII в. как государственную измену можно рассматривать переворот 25 ноября 1741 г. — свержение с престола императора Ивана Антоновича. Ведь права юного императора были утверждены завещанием предыдущего монарха (Анны Ивановны) и двукратной всеобщей присягой подданных. В результате переворота 25 ноября к власти пришла цесаревна Елизавета Петровна. Накануне она вошла в тайное соглашение с иностранными дипломатами, получала от них деньги, а затем во главе отряда гвардейцев («бунтовщиков» — по нормам права того времени) захватила императорский дворец и лишила правящего государя власти и свободы. Тем самым Елизавета совершила, да еще во время шедшей тогда войны со Швецией, акт государственной измены.

Остановлюсь теперь на втором толковании понятия «измена». Рядом с «Большой изменой» стояла « измена партикулярная». Под этим термином подразумевалось намерение конкретного подданного российского государя просить или принять подданство другого государства. Так же как измена трактовался побег русского подданного за границу или его нежелание вернуться в Россию. Как уже сказано, несмотря на головокружительные перемены в духе европеизации, Россия при Петре I оказалась открыта только «внутрь», исключительно для иностранцев. В отношении же власти к свободному выезду русских за границу, а тем более — к эмиграции их никаких изменений (в сравнении с XVII в.) не произошло. Безусловно, царь всячески поощрял поездки своих подданных на учебу, по торговым делам, но при этом русский человек, как и раньше, мог оказаться за границей только по воле государя. Иной, т. е. несанкционированный верховной властью выезд за границу по-прежнему рассматривался как измена. Пожалуй, исключение делалось только для приграничной торговли, но и в этом случае временный отъезд купца за границу России по делам коммерции без разрешения власти карался кнутом. Прочим же нарушителям границы грозила смертная казнь. Оставаться за границей без особого указа государя также запрещалось. Дело с побегом в 1716–1717 гг. царевича Алексея в Австрию примечательно тем, что даже знание о сути происшедшего побега, не говоря уже о содействии ему, расценивалось как акт государственной измены. Так же смотрел Петр I на побег двоих дипломатов-братьев Федора и Исаака Веселовских. Известно, что, находясь за границей во время следствия царевича Алексея и зная о масштабах начавшегося в России расследования, братья скрылись так, что агенты Петра так и не нашли беглецов. Впрочем, за них пострадал оставшийся в России третий брат — Авраам (800, 963) .

В-третьих, с петровских времен как государственная измена рассматривался и отказ следовать завещанию правящего государя или пренебрегать его правом назначать себе наследника. Как известно, это связано с обострившимися к концу 1710-х гг. династическими проблемами Романовых, с желанием Петра I укрепить на престоле детей от своего второго брака с Екатериной Алексеевной. В манифесте 1718 г. об отрешении от наследования царевича Алексея Петровича сказано, что те, кто будет «сына нашего Алексея отныне за наследника почитать и ему в том вспомогать станут и дерзнут, изменникаминам и отечеству объявляем» (193, 169). Изменниками и клятвопреступниками названы в 1727 г. в указе Екатерины I и те, кто ставил под сомнение право государыни самой определять преемника, и даже тот, кто «толковал [об этом] в разговорах или компаниях» (633-63, 602).

В-четвертых, государственную измену при Петре трактовали предельно широко в духе полицейского государства как преступление против власти государя вообще. Как известно, в петровское время действия Артикула, как и всего Устава воинского, простирались далеко за границы военного лагеря. Нормы военных уставов применяли в гражданском судопроизводстве, военные порядки Петр рассматривал как образцовые для устройства в гражданской жизни, в обществе царил дух военной дисциплины. Приведенная выше сентенция прапорщика Кузнецова о том, что «слабая команда подобна измене», вполне типична для того времени. Она отражает состояние и умов, и права «регулярного государства», и отношение людей к такому преступлению, как измена. Измена — не только побег за границу или намерение сдать врагу крепость. Измена противопоставлялась службе, верному служению подданного своему государю. В 1732 г. кнутом и пожизненной ссылкой был наказан прапорщик Алексей Уланов, обвиненный в том, что своего товарища, поручика Федора Елемцова, безосновательно назвал «Ея и.в. изменником, а не слугою» (42, 113).