Давид Ортенберг - Сорок третий. Рассказ-хроника.

«Прошу написать для бойцов из западных областей Украины популярную статью на тему, почему мы должны любить свою Родину и ненавидеть немцев. Напечатаем ее в армейской газете и издадим листовкой».

Необходимость этого выступления объяснялась тем, что в нашу армию пришло пополнение из освобожденных западных областей Украины. Народ молодой и, можно сказать, политически непросвещенный. Для них необходимы веские и убедительные слова, и написать это Эренбург сможет лучше, чем кто-либо другой.

Еще одна моя телеграмма:

«Спасибо за присланную статью. Напечатали ее в армейской газете. Прошу написать пламенную листовку для наших бойцов, зовущую к мести. Мы идем вперед с упорными боями. Немецкая свора, отступая, сжигает села дотла. Поля покрыты бурьяном; бойцы называют его «немецким посевом». Прошу в статье подчеркнуть, что отомстить врагу — значит идти вперед, идти быстрее, чтобы спасти наши села и города, наших людей».

Прочитал я свою депешу теперь и устыдился за употребление слова «пламенная». Непламенных листовок и статей Илья Григорьевич не писал. Все, что выходило в ту пору из-под его пера, дышало боем, ненавистью к врагу, звало в бой, было пламенным. Я-то это хорошо знал!

Но дела делами, а между дел в нашей переписке нет-нет да и проскальзывали взаимные «признания в любви». Когда в нашей армии узнавали, что мы вместе с Эренбургом работали в «Красной звезде», меня засыпали вопросами: какой он, как выглядит внешне, как работает, что говорит. Приходилось рассказывать о нем своим однополчанам, и всегда я это делал с удовольствием и даже волнением.

«Часто в кругу боевых товарищей, — писал я Илье Григорьевичу, — вспоминаю Вас, рассказываю о Вашем горении, о Вашей неутомимости, о том, что с Вами невозможно ездить на фронт, потому что Вы обязательно хотите быть впереди всех, даже впереди боевых порядков… Знаете ли Вы, что Ваши статьи в нашей армии называют «эрэсами» «Красной звезды»?»

Добрыми словами откликался Илья Григорьевич:

«Дорогой Давид Иосифович! Я вспоминаю героический период «Красной звезды», где мы с Вами часто и бурно ругались, но были увлечены одной страстью.

Я работаю по-прежнему — сутки напролет. Впрочем, часть моей работы Вы видите сами. Ненависть к немцам придает мне силы.

Желаю Вам боевого счастья и крепко жму Вашу руку. Душевно Ваш И. Эренбург».

Приведу еще одно из писем Ильи Григорьевича. В ноябре сорок четвертого года он писал мне:

«Дорогой товарищ Ортенберг! Рад был получить весточку от Вас. Издали слежу за Вашим боевым путем.

Я — все по-прежнему: пишу о фрицах, нужно и мне довоевать, хоть трудно — устал.

Часто берет тревога: получат ли немцы должное? Если получат даже половину того, что заслужили, и то хорошо, но половину должны получить. Берлин не может кончиться по-бухарестски.

Прошу передать мой сердечный привет генерал-полковнику Москаленко, мое восхищение его ратными трудами и мою надежду, что он вместе с другими солдатами нашей республики сможет внести железный корректив в правила ведения войны на проклятой территории врага».

При чтении этого письма непосвященному человеку может показаться, что Эренбург жаждет крови немецкого народа. В этом его обвиняла и геббельсовская пропаганда. Илья Григорьевич же имел в виду расплату с теми, кто виновен в преступлениях против человечности.

И каково было изумление и возмущение советских людей, и прежде всего фронтовиков, когда со схожими обвинениями вдруг выступила наша печать. Моим современникам памятна статья начальника отдела пропаганды ЦК партии Г. Ф. Александрова «Товарищ Эренбург упрощает», опубликованная под конец войны в «Правде». В этой статье, написанной и опубликованной по прямому указанию Сталина, Эренбурга упрекают в том, что он якобы не замечает расслоения немецкого народа, считает, что все немцы должны быть сурово наказаны за преступную войну.

Конечно, обвинение было несправедливым. Задолго до того, как мы вступили на территорию Германии, в страшные дни, когда враг топтал нашу землю, когда, стиснув зубы, мы отбивались от его полчищ, Эренбург писал не только как воин, но и как гуманист: «Мы не мечтаем о мести. Ведь никогда советские люди не уподобятся фашистам, не станут пытать детей и мучить раненых. Мы хотим уничтожить фашистов; этого требует справедливость… Если немецкий солдат опустит оружие и сдастся в плен, мы его не тронем, он будет жить. Может быть, грядущая Германия его перевоспитает, сделает из тупого убийцы труженика и человека. Пускай об этом думают немецкие педагоги. Мы думаем о другом: о нашей земле, о нашем труде, о наших семьях, потому что мы научились любить».