Андрей Худяков - В.Грабин и мастера пушечного дела

Лев Федорович вынул изо рта погасшую самоделку, шепнул мне:

— Смотри!..

Я обернулся. Промелькнул профиль красивого лица. На М. Н. Тухачевском новое, коричневого цвета кожаное пальто и генеральские хромовые сапоги. Фуражка в левой руке. Крупная голова крепко сидела на могучих плечах. Рядом шел Радкевич. Он забегал немного вперед, заглядывая в глаза маршалу, и о чем-то горячо говорил. Гость молчал. Он шел крупным и торопливым шагом к противоположному выходу из цеха. Вскоре М. Н. Тухачевский отбыл в Москву. С ним уехал и директор завода.

…Лев Федорович поднял обе руки — это означало: заготовку надо вновь посадить в бушующую пламенем печь и у пресса заменить инструмент. Старик вынул из кармана широкой штанины большой белый платок и как полотенцем вытер с лица пот. Его лицо напоминало испещренную маску из старой бронзы. Только выразительные глаза оживляли ее. Они испускали притягательный теплый свет.

— Лев Федорович! Я ведь к вам по делу. И неотложному.

— Хорошо, — прервал меня мастер. — Скоро обед. Не ходи на фабрику, пообедаем в нашей столовой. Уверен, будешь доволен.

В рабочей столовой шумно. Кузнецы, как правило, с пониженным слухом, говорят громко. Лев Федорович в углу за круглым столом занял место.

— За обед уже уплачено… Не-не… Денег не беру. Садись, сейчас подадут. А теперь говори, что у тебя припекло и приварило?

— Нам стало известно, у вас из пяти сыновей двое командиры. Пограничники.

— Разве это плохо?

— Наоборот. Нам желательно иметь их адреса.

— Для какой надобности? — Кошелев насторожился.

— Редакция газеты намерена сообщить им о ваших успехах в работе. Вы же у нас один из первых и самых почетных ударников завода!.. Попросим их прислать вам поздравления с праздником и пожелания успехов в труде. А мы в первомайском номере газеты их опубликуем. Нужны и фотографии защитников Отечества. Для многотиражки это будет просто замечательно!

— Кто это такую ерунду придумал? Никому из рабочих от детей через газету нет поздравлений, а Кошелеву пожалуйста… Вот они, рабочие моего цеха, — мастер поднял искривленную руку и повел ею над столами. — Чем они хуже меня? В механическом вон Николай Александрович Лобанов — Герой Труда! А я до этой чести еще не допер. Так зачем же меня выставлять перед народом? Всю свою затею немедля выкинь из головы. Вот так, мил человек.

Кошелев всегда, когда раскалялся в споре по любому вопросу, называл своего противника «мил человек». Тем самым он как бы подчеркивал уважение к человеку и несокрушимость своих убеждений.

После обеда мы вышли на воздух покурить.

— Насчет Лобанова вы правы… Но у Николая Александровича ведь нет сыновей-пограничников. Что скажете на это?

Мастер молчит. Курит. Думает.

— Адресов сыновей я вам все равно не дам. А если надо, ладно уж, письма им напишу сам.

— Это будет еще лучше! — воскликнул я.

— Но выпячивать отца им не позволю. Пущай шлют поздравления всему нашему цеху. За это потом мы им тоже отрапортуем! Я человек рабочий. Мой первейший родственник — это рабочий класс!.. Ты читал что-нибудь про безработицу?

— Читал, читал.

— Но вы, молодежь, не имеете даже понятия про безработных из «черного списка».

— Мы от этого застрахованы.

— Вот и хорошо. Для вас капиталист — это потеха, толстопузый бородач на мешке с деньгами. От него вам ни жарко, ни холодно. А мы, старики, испытали до донышка эту скверность. Рабочий народ для капиталистов — стадо животных. Как только рабочий проявил активность, пошумел на митинге, раз — и он уже в «черном списке». Из него ты уже не выскочишь и не выползешь. Таким рабочим я семь лет мыкался по России до первой революции — и нигде мне не было работы. Даже за Уралом давали работу только на один месяц. Не больше. Спишутся, сверятся, кто такой Кошелев? И опять беги на все четыре стороны. Ни работы тебе, ни приюта. Всюду тебя гонят, как шелудивую собаку.

Я не мешал Льву Федоровичу. Все, что он говорил, мне было давно и хорошо известно.

— Нет, я тебе еще не все сказал, — после небольшой паузы опять оживился старик. — Если бы не рабочий класс, кочережки меня бы не спасли. Выручка рабочих, взаимопомощь — вот что помогло мне дожить до второй революции.

К нам подошел Григорий Васильевич Неустроев. Поздоровался. Он старается улыбнуться, но это у него плохо получается. Уважаемый всеми ветеран русской металлургии на своем участке полный хозяин. Мастер с уральским характером, любит дисциплину, порядок и обязательность. Дорожит словом, скажет — сделает. Неустроев человек скромный, даже застенчивый. Но если видел, что кто-то начинал работать спустя рукава, то вскипал. Колючки прокуренных его усов над мягкой припухшей губой начинали топорщиться, белесые глаза метали искры гнева. Строгий взгляд мастера приводил любого человека в нормальное состояние. Свое дело Неустроев любил самозабвенно, всегда и безоглядно защищал кузнецов. Не было ни одного заводского рабочего собрания или партийно-хозяйственного актива, где бы не выступил Неустроев, поблескивая над трибуной лысиной. От прямых слов коммуниста бросало в дрожь не только заводских плановиков и снабженцев, но и самого директора.