Андрей Худяков - В.Грабин и мастера пушечного дела

— Я лично в последнее время много занимался тем, чтобы изгнать Грабина из МОП.

В зале тишина, Кто-то высказал сомнение. Секретарь парткома Б. В. Рублев пригрозил, что будет записывать в протокол особое мнение тех, кто не согласен. На этом собрание кончилось. Мы расходились молча, как люди покидают кладбище после похорон дорогого человека.

Генерал-полковник Грабин уволен с воинской службы. Советская Армия была сокращена на 1 млн. 200 человек. Как и для многих уволенных генералов и офицеров, для него отставка тоже была неожиданной. Почти месяц ушел на поиск работы. В нескольких почтенных ведомствах, даже в Госплане, где его часто привлекали для консультаций, Грабину вежливо отказали. И только Михаил Александрович Онучин — ректор МВТУ им. Баумана настоял на том, чтобы доктору технических наук профессору Грабину было предоставлено место на технологической кафедре Э. А. Сателя для чтения лекций. За Грабиным в МВТУ проследовало его личное секретное дело — переписка с членами советского правительства по вопросам артиллерии. Однако вскоре его сожгли якобы за ненадобностью. Большее варварство трудно придумать.

Красавицы сосны и ели засыпаны белым пушистым снегом. Легкий морозец. Дышится четко и свободно. Вместе с Василием Гавриловичем пошли прогуляться по зимнему саду, обмениваясь на ходу последними новостями.

— Недавно ко мне приезжал Николай Николаевич Мартынчук — заведующий музеем истории Коломенского высшего артиллерийского командного училища.

— Если память не изменяет, вы его закончили в 1923 году. Верно?

— Именно так. Он рассказал много интересного, но меня поразило то, что он приехал сказать большое русское спасибо — это его слова — за наши «зверобои», которые выручили его дивизион орудий большой мощности в годы войны.

— Противотанкисты выручили тяжелую артиллерию? Как же они оказались рядом, как это произошло?

Василий Гаврилович ровным голосом, в котором слышались довольные нотки, рассказал, что осенью 1944 года при освобождении Латвии наши войска прижали к морю полумиллионную группировку противника. В районе опорного пункта Прискуле гитлеровцы сумели прорвать оборону. Наши части начали отходить. Дивизион 203-миллиметровых гаубиц, стоявший в 10–12 километрах от передовой, оказался в трудном положении: из-за недостатка времени тяжелые орудия не успевали сняться с позиции, а к обороне они не приспособлены. Скорострельность этих гаубиц всего один выстрел в две минуты. Расчеты орудий заняли оборону как пехотинцы. Вскоре в конце открытого ровного поля появились «тигры». Развернуть громоздкие орудия с помощью тягачей — дело долгое. Казалось, выхода нет.

На помощь неожиданно пришла батарея противотанкового резерва, вооруженная нашими «сотками». Истребители танков за считанные минуты с ходу развернулись для боя рядом с орудиями-великанами и открыли огонь. Один за другим заполыхали пять «тигров», а остальные отошли. К середине дня наши части восстановили положение и прорыв был ликвидирован.

— Николай Николаевич говорил, что артиллеристы его дивизиона в порыве благодарности едва не задушили пушкарей-спасителей, — продолжал Грабин. Здесь он впервые узнал, что эти противотанковые пушки бойцы зовут «зверобоями», и дал себе слово отыскать после войны их конструктора и поблагодарить за создание БС-3.

— Надо же, ведь прошло 23 года, а не забыл. Молодец!

— Не то слово, орел! Хочет написать документальную повесть. Я обещал подобрать материал, статьи, письма бойцов с отзывами о наших пушках. Удивительно, но некоторые фронтовики на треугольниках писали: Москва, конструктору Грабину. И письма находили адресата. Мартынчук будет еще заезжать ко мне из Коломны.

— Василий Гаврилович, а почему бы вам самому не написать воспоминания? Сейчас многие военачальники опубликовали мемуары. Подумайте об этом. Я готов оказать посильную помощь.

— Литературными талантами я не обладаю. Читал я эти мемуары. Они как близнецы. Неправдивы, все приглажено и приукрашено. Кому это нужно? А подумать можно. Спасибо за поддержку…

За последние годы наши встречи с Василием Гавриловичем участились. Во время этих, как всегда, откровенных и доверительных бесед о былом редко приходилось видеть Василия Гавриловича радостным и веселым. В его выразительных серых глазах с голубым ободком, с давних пор таивших грусть, теперь уже просматривались тоска и печаль. Он всегда был чем-то очень озабочен. Глядя на него, я думал: «Чего ему еще не хватает?» О быте и говорить нечего — ухоженный сад, заботливая жена, хорошие дети. В институте Грабин — почитаемый профессор. Студенты, думается мне, облегчали его душевные страдания, когда он выезжал с ними на заводскую практику. Василий Гаврилович — признанный мастер учить людей конструкторскому делу. И все-таки мечется ум и болит душа. Он писал в правительство не только о том, как удержать уровень производительности труда в машиностроении, достигнутый в ходе войны, но и как его значительно превзойти. Его очень беспокоили мысли о дальнейшем развитии советской техники, особенно технологии, в безграничные возможности которой он глубоко верил. Он видел, что новые методы, рожденные в системе военной промышленности, утрачивались и не развивались. Это угнетало его каждодневно.