Яков Жигалин - Партизанские отряды занимали города

Хороший пример дисциплинированности и выдержки показывали части 26-й дивизии, соседство войск регулярной Красной Армии, вошедших в Барнаул, сдерживало порывы некоторых горячих партизанских натур.

Партизанское командование было радо общению партизан с красноармейцами. Советское же командование боялось дурного влияния партизан на красноармейцев. 15 декабря всем дивизиям и инспектору пехоты штаб 5-й армии разослал телеграмму, в которой предлагалось «во избежание заражения партизанщиной наступавших красных полков и повторения махновщины, принять к исполнению следующее» [28] Партизанское движение в Западной Сибири. — Новосибирск: 1959. — с. 665. .

Далее шли шестнадцать пунктов, направленных на изоляцию красноармейцев от партизан, ведение « широкой, словесной повальной (подчернуто мною — Я. Ж .) агитации преимущества правильной армии над повстанческими отрядами…» очищение от недисциплинированных и склонных к партизанщине, суровую борьбу со всеми проявлениями бандитизма и т. д. и т. д.

Было ясно, что авторы такого приказа совершенно не знали ни сущности нашего партизанского движения, ни настроений партизан.

Мы тогда не знали об этом ненужном и оскорбительном для партизан приказе, но чувствовали со стороны некоторой части командиров Красной Армии предубежденность и недоверие, а со стороны бывших военспецов — высокомерное и пренебрежительное отношение. Это неизбежно отразилось на взаимоотношениях партизанских и советских командиров и вызвало недовольство партизан. «Что же такое получается, — жаловались они, — мы, как солнце, ждали Красную Армию, а теперь чувствуем какое-то недоверие». Воистину этот приказ был ложкой дегтя в бочке меда и принес большой вред. В нем явно отразились антиленинские установки Троцкого, последователи которого были и в Реввоенсовете 5-й Армии.

В двадцатых числах декабря Реввоенсовет 5-й Армии вызвал Мамонтова в Омск. С Мамонтовым поехали интендант нашей армии Чеканов и я.

Наш путь лежал через недавно освобожденный от белых Новониколаевск (Новосибирск). В городе нас поразило скопление советских войск и плененной колчаковской армии в 30 000 человек, наличие огромных трофеев. Нормальная жизнь еще только налаживалась. Все лазареты и больницы были забиты больными колчаковцами. Сыпной тиф валил их тысячами. Несмотря на принятые меры предосторожности, сыпняк проник в Красную Армию. И вот недавние враги, лежа рядом, метались в горячечном бреду. Для борьбы с тифом была создана специальная чрезвычайная комиссия «Чека-тиф», наделенная большими полномочиями.

Движение по железной дороге было расстроено убегавшими колчаковцами. Даже по вызову Реввоенсовета железнодорожники не могли предоставить нам классный вагон и предложили самим поискать вагон на путях. После длительных поисков мы наткнулись на один хорошо сохранившийся вагон служебного типа. Оказалось, что в нем удирала на восток английская миссия при Колчаке. Проводник вагона был русский, встретил нас очень недружелюбно. Но когда узнал, что Мамонтов — командир партизан, то у него затряслись от страха руки, и он открыл нам все двери. По этому маленькому примеру можно было судить, как страшились партизан колчаковцы и их холуи.

Станция Новониколаевск и железная дорога оказались настолько забитыми, что члены английской миссии, забрав наиболее ценное имущество, удрали на восток на автомашинах. Но кое-что еще осталось из продуктов, одежды и даже ручной пулемет. Надо полагать, что и проводник кое-чем поживился. Мы с Мамонтовым нашли для себя еще хорошие кители и бриджи английского военного образца.

Железнодорожники еле-еле извлекли наш вагон из тупика и прицепили к какому-то поезду. С трудом наш поезд продвигался по одной освобожденной, колее. Вторая была занята эшелонами с замороженными паровозами. Каких только вагонов не было: и классные пассажирские, и товарные — теплушки, и углярки, и открытые платформы с военным имуществом и пушками… И все это стояло без движения на протяжении 60 километров. На станциях и разъездах лежали штабеля трупов колчаковских солдат, умерших от ран и тифа.

Тяжелые, противоречивые раздумья овладели мной. С одной стороны, чувство гордости и торжества за победу над врагом. С другой стороны, было больно, тяжело от мысли, какой дорогой ценой досталась эта победа, как много лучших товарищей погибло в борьбе, сколько слез пролито осиротевшими семьями. И, наконец, какой огромный хозяйственный ущерб причинила война народному хозяйству!