Марк Алданов - Ленин (американский вариант)

«Это даже не было политическим выступлением. – рассказывал мне знакомый. – Это был крик измученной тридцатилетним ожиданием души. Я как будто бы услышал голос самого Джироламо Савонаролы!» А ведь этот человек не был большевиком и не обратился в их сторонника той ночью. Это был несчастный Леонид Каннегисер [80] Несчастный молодой человек, благородный и прекрасно одарённый, подававший большие надежды, был расстрелян большевиками. В столице ходили упорные слухи, что перед расстрелом его пытали. . Год спустя он застрелил петроградского палача, большевика Урицкого.

Савонарола? Очень может быть. В Ленине было много черт Савонаролы, но гораздо больше в Ленине было от многочисленных религиозных фанатиков, известных по истории русских сект. С нравственной точки зрения Ленин наследует Савонароле в той же степени, что и Тартюфу. Личность его одновременно сложная и бедная. Сложность не всегда означает духовное богатство. Хитрый, как все сумасшедшие, начётчик и духовидец, ничего не понимающий в человеке знаток масс, примитивная личность составной природы, смесь простейших черт: примитивного фанатизма, примитивной хитрости, примитивного ума, примитивного безумия. Возможно, в этом и состоит его сила. Что может быть примитивнее недоучки, всколыхнувшего в России народные массы?

Писатель-социалист рассказывал о разочаровании, которое испытал, когда впервые услышал, как выступает вождь большевиков. Ленинское красноречие производит впечатление на юных поэтов и на старых рабочих, но оставляет равнодушными людей с научным складом ума. «Я ожидал социологического анализа ситуации, а услышал только крики ярости и вопли ненависти: ‘Схватить капиталистов! Бросить их в тюрьму!’ Я не верил собственным глазам и ушам. Неужели этот маньяк и есть тот самый Ленин?»

«А как его принимали слушатели?» - спросил я.

Он пожал плечами: «Ему устроили грандиозную овацию… Quod erat demonstradnum [81] Что и требовалось доказать (лат.) . Чего ещё можно было ожидать? Все его тезисы просты и прямолинейны. ‘Долой войну! Арестовать капиталистов! Трудящиеся России, берите всё, что можете.’ Но с помощью таких призывов, именно этих самых, он захватил власть над Россией».

Фома Аквинский сказал «Timeo homines unius libri [82] Меня страшит человек одной книги (лат.) ». Но человек одной газеты гораздо опаснее человека одной книги. Особенно, если газета называется «Правда». Простота большевистских схем – первый источник ленинской силы. Я уже называл второй источник – это крайняя мизантропия ленинского поведения. Третий источник – вера Ленина в эффективность своих методов и в самого себя: нищий эмигрант, возглавляющий кучку таких же беженцев, никогда не терял веры в возможность покорить Россию, Европу, целый мир.

Эрнест Ренан в «Доне Луиджи Тости» пишет: «Как отвечает ожиданиям простолюдина, как сочетает впечатление мятежа и значимости, как наполнен – силой, мужеством и стоицизмом – главными качествами великих итальянских душ». Это описание прекрасно подходит Ленину. Ему приписывают мечтательную натуру, по общему мнению иностранных авторов составляющую главное отличительную особенность славянской души. Я не люблю обобщений касательно национальных или расовых черт, обычно такие обобщения сводятся к нестерпимым банальностям, к тому же нестерпимо неверным банальностям. Тем не менее, признаю, что Ленин это русский характер, хотя и противоположный пресловутой славянской душе, по крайней мере в том смысле, в котором о славянской душе говорят специалисты по национальной психологии. Принято думать, что славяне слабы. Ленин обладает железной волей. Славянская душа будто бы романтична. В Ленине нет и следа эмоциональности. Славянская душа склонна к метафизике. Никто не интересуется абстрактными вопросами так мало, как Ленин. Если он мечтает, то его мечта – апогей общего места: казарма, управляемая большевиками.

В чём состоит цель его политической деятельности? Во-первых, в грандиозном социальном эксперименте. Это человек – сошедший с ума экспериментатор. Как бы он ни верил в себя и в свои идеалы, неужели он может всерьёз верить в немедленный и окончательный успех удивительного эксперимента в Кремле (или лучше сказать в Бисетре?). В его окончательно убеждённости позволительно усомниться. Два месяца назад он сказал Максиму Горькому, мне это известно от одного французского знакомого, который слышал эти слова от самого Горького, что «самое удивительное во всём этом деле то, что нас ещё не снесли».