Матвей Гречко - Легенды темной стороны Москвы

В 1930-е гг. храм закрыли, но его передали Государственной библиотеке имени Ленина, и благодаря этому внутреннее убранство не было уничтожено: сохранился редкой красоты и оригинальный деревянный резной с позолотой иконостас со скульптурами. В стенах трапезной остались части старого храма XVII века.

Мимо храма от Большой Татарской улицы к Большой Ордынке, пересекая Пятницкую, проходит Климентовский переулок. Как нетрудно догадаться, Большая Татарская названа так потому, что в этом районе издавна жили татары. Пересекает её Большой Толмачёвский переулок — «толмач» по-старорусски значит переводчик. Есть в Замоскворечье и своя Болвановка, напоминающая о татаро-монгольском иге. Там стоит храм Спаса Преображения. Считается, что выстроен он именно на том месте, где в 1465 году великий князь Иван III разбил и втоптал в землю ханскую басму.

На Большой Татарской, на пересечении её со Старым Толмачёвским переулком, во дворе дома № 3, сохранилась Московская историческая мечеть (Б. Татарская, 28) — старейшая мечеть в Москве. Построена она была на рубеже XVIII–XIX веков во дворе переводчика Иностранной коллегии князя Суламита-мурзы Симинея, а после эпидемии чумы, когда большинство её прихожан, в том числе и сам князь, умерли, здание продали купцу Щукину. Старое здание сгорело в 1812 году, а четыре года спустя купцы-мусульмане подали прошение построить новую мечеть, но получили отказ. Они не сдались и через несколько лет добились-таки своего, при условии, что мечеть не будет иметь снаружи ни малейшего признака мечети. Минарет и купол разрешили возвести лишь в 1880 году. В 1939-м мечеть закрыли, а имама расстреляли. Мечеть вновь действует с 1993-го.

Почти напротив Старого Толмачевского в противоположную от Пятницкой сторону идёт Голиковский переулок, ведущий к Малой Ордынке, туда мы и направимся. Ведь для большинства из нас Замоскворечье — это прежде всего Островский. Александр Николаевич здесь родился, вырос, и действие большинства его пьес происходит именно в Замоскворечье. Он любил этот район и любил русское купечество, несмотря на то что изображал его подчас весьма сатирически. На Малой Ордынке, тоже в изобилии, сохранилась одно- и двухэтажная застройка XIX века. Конечно, мы не можем увидеть все эти домики такими, какими они были во времена великого драматурга.

Подойдём к дому (М. Ордынка, № 9/1), где прошли детство и юность Островского. После рождения сына семья переселилась на первый этаж двухэтажного дома причта во дворе уничтоженной в 1930-е гг. церкви Покрова Богородицы в Голиках. Во времена Островского в Замоскворечье всего было 67 церквей. Теперь осталось только 40, причём многие в руинах.

Дом, где провёл детство Островский, прямо скажем — не богатый: невысокий, с маленькими окнами — чтобы не уходило тепло, с низкими потолками — такие комнаты проще обогревать. Однако внутри очень уютно. В доме действует музей.

Фасадом дом выходит на улицу, а вход со двора. Раньше здесь было множество всевозможных пристроечек, чуланчиков, порой — курятников, обязательно — собачьих конур. Отец писателя был сыном священника, окончил Костромскую семинарию, а затем Московскую духовную академию, однако выбрал не духовную стезю, а стал практиковать как судебный стряпчий; дослужился до чина титулярного советника и получил дворянство. Мать, Любовь Ивановна Саввина, дочь пономаря, умерла, когда Александру шёл восьмой год. Из одиннадцати её детей выжило четверо. Через пять лет после смерти матери отец женился второй раз — на обрусевшей шведке Эмилии фон Тесин. Она почитала себя женщиной светской и плебейское Замоскворечье не жаловала. Наверное, слегка высокомерное, ироничное отношение Островского к купцам — от мачехи. Зато она постаралась дать своим приёмным детям самое лучшее образование и не жалела денег на учителей. Александр Николаевич знал шесть европейских языков (сравните с купцами-меценатами, которым всю жизнь приходилось навёрстывать упущенное в детстве, ведь учили их только писать да деньги считать!).

Юность Островского вполне можно назвать беспутной: из университета его выгнали «за непонятое наук», занятиям он предпочитал Печкинскую кофейню, погребок Зайцева у Каменного моста и театр. Конечно, его отец не мог потерпеть такого времяпрепровождения и определил сына на мелкую должность сначала в Совестной суд, а потом в Коммерческий. Работа Островскому понравилась: «Что ни дело — то комедия!» — отзывался о ней он, записывая в тетрадочку будущие сюжеты. Литературная слава Островского началась со скандала: его пьесы, которые сейчас воспринимаются как свидетельство горячей любви к русскому купечеству, самим купцам казались очень обидными. Особенно комедия «Свои люди — сочтёмся!», явно написанная по следам одного из судебных дел. По сюжету богатый купец переводит всё имущество на зятя и дочь, чтобы объявить себя банкротом и не платить долги, а те обманывают его. В общем, мошенник на мошеннике. Купцы восприняли пьесу как оскорбление всего их сословия и даже пожаловалось «начальству»; в результате автор был уволен со службы и отдан под надзор полиции, а пьеса — запрещена.