Политическая система устояла и после скандального выступления А. Ф. Керенского, которое нельзя было полностью включить в стенографический отчет без риска для оратора. Тем не менее сделанные цензором купюры стали известны Петрограду: «Дело не в вас (жест по направлению к ложе министров), а в вашем хозяине… Распутинское самодержавие… …На знамени нашей партии написано: террор и оправдание тираноубийства… Система безответственного деспотизма… …У нас до сих пор существует представление о государстве как о вотчине, где есть господин и холопы… …Сконцентрирование у Верховной Власти всех подонков общественности… …Необходимость физического устранения нарушителей закона… …Необходимость уничтожения средневекового режима…»
Руководство Думы, следуя принципам корпоративной солидарности, не предоставило правительству стенографические записи, ограничившись официально утвержденным и заметно «почищенным» стенографическим отчетом: «Подлинным стенографическим отчетом следует считать тот отчет, который разрешен к печатанию председателем Государственной думы; стенографическая запись есть только материал для составления отчета, иначе – документ внутреннего распорядка Государственной думы, а потому он не может быть представлен по требованию административных ведомств».
Новые яркие выступления ничего не меняли. В Думе царила тоска. Все «слова» были уже сказаны. Конечно, можно было отклонять законопроекты и организовать «нажим бюджетного винта». Но пойти на это не решались даже наиболее смелые представители Прогрессивного блока.
Отчасти реализуя эту тактику, депутаты отвергали даже вполне разумные правительственные инициативы, принятые согласно статье 87 Основных государственных законов (то есть в порядке чрезвычайно-указного права). Так, жертвой думского гнева стало Министерство народного здравия. Законодательное собрание выступило против его учреждения, при этом отлично понимая, что местное самоуправление не могло полностью финансировать здравоохранение. Правительство «ужасающе одиноко», – констатировал Савенко. Как будто в подтверждение этого тезиса 3 февраля 1917 года депутаты отказались ехать на раут к премьер-министру князю Н. Д. Голицыну. Одновременно правительство приняло решение, что Голицын не будет выступать в Таврическом дворце с декларацией.
Все это не способствовало разрешению кризиса. Ситуация была «патовой». «Положение крайне неопределенное, а настроение угнетенно-пониженное», – отмечал Савенко 16 февраля 1917 года. Он писал, что «комиссии работают очень слабо, так что и черной работы мало. Депутаты ходят как заморенные мухи. Никто ничему не верит, у всех опустились руки. Все чувствуют и знают свое бессилие». На следующий день его коллега делился впечатлениями: «Скучаю за думскими делами. Сессия идет вяло, речи тусклые, да и нельзя ожидать другие, ибо все уже сказано для имеющих уши слышать, да ничто не услышано». Пройдут еще сутки. Один из депутатов напишет домой: «У нас в Думе настроение тяжелое, дух несколько придавленный, того и гляди пробка вылетит».
Оставалось надеяться на спасительное чудо. По Таврическому дворцу поползли слухи, в которые депутаты охотно верили. Например, говорили, что произошла дуэль между М. В. Родзянко и А. Д. Протопоповым. Правда, оставался неясным ее исход. Одни утверждали, что погиб злосчастный министр. По сведениям других, погибли оба противника.
Отдельные депутаты даже рассчитывали на скорый роспуск Думы. Они полагали, что это произведет переворот в обществе. Дума станет центром всех недовольных и обретет невиданную мощь. Это поставит правительство перед выбором: либо ответственное перед депутатами правительство, либо всеобщая анархия. Не вызывало сомнений, что власть, следуя элементарному инстинкту самосохранения, выберет первое.
Депутаты, предчувствуя масштабные потрясения, терялись в оценках современного положения. Член фракции кадетов Г. В. Гутоп писал 20 февраля: «Тяжко вообще живется здесь. Что голодаем и мерзнем – это бы пустяки. Все перенести легко, когда есть уверенность, что переносишь ради успеха того дела, которому служишь. А вот когда видишь, что во всем – что дальше, то хуже – и не видишь хотя бы вдали малого луча света, трудно жить». Схожие мысли высказывал октябрист В. Н. Полунин: «Свершавшиеся события можно было описать словами: никто ничего сказать не может. События идут сами собой; никто не направляет государственного корабля, который идет случайно, и куда его повлекут волны мировой борьбы и внутренних событий». Кадет А. А. Эрн делился своими впечатлениями о начале думской сессии: «Тут покамест мало интересного, но надо думать, что это все же изменится. Есть симптомы, что впереди предстоит нечто более красочное».
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу