Кирилл Соловьев - Самодержавие и конституция

Это положение тяготило государя и его семью. Николай II с неизбежностью возвращался к ранее отброшенной мысли о необходимости возглавить армию. К тому же в правительстве регулярно обвиняли Ставку в непродуманности тех или иных мер, в отсутствии ясной стратегии управления армией. Министр земледелия А. В. Кривошеин неоднократно объяснял, что военное командование стало столь всемогущим из‐за Положения о полевом управлении – оно было принято в расчете на то, что верховным главнокомандующим должен был стать царь: «Тогда никаких недоразумений не возникло бы и все вопросы разрешались бы просто: вся полнота власти была бы в одних руках». Это был весомый аргумент в пользу объявления царя верховным главнокомандующим. Премьер Горемыкин, сознавая, что все идет именно к этому, тщетно объяснял коллегам по правительству, что великого князя Николая Николаевича недолюбливали в императорской семье, а императрица Александра Федоровна и вовсе была против его назначения: «Огонь разгорается. Опасно подливать в него масло». Но министры были очень раздражены действиями Ставки и регулярно ставили вопрос о ее недееспособности. Напрасно Горемыкин предупреждал о возможных последствиях подобных выступлений. Министры, сами того не сознавая, подыгрывали ближайшему окружению императора, в котором крепла вера в необходимость сменить военное командование. Когда 24 августа 1915 года у Александры Федоровны спросили о готовившейся отставке великого князя Николая Николаевича, она раздраженно ответила: «Опять про Николашу, все только о нем и говорят… Это мне надоело слышать: Ники (Николай II. – К. С .) гораздо более популярен, нежели он, довольно он командовал армией, теперь ему место на Кавказе».

В сентябре 1915 года верховным главнокомандующим стал Николай II. В Ставке император оказался в новых для себя обстоятельствах. Глав ведомств он принимал реже, чем прежде. Стало меньше источников оперативной информации, а следовательно, Николай II оказывался в большей зависимости от своего ближайшего окружения, в том числе от императрицы, которая вызывала резкое неприятие в великокняжеской семье. «В ней все зло, – считал великий князь Николай Николаевич. – Посадить бы ее в монастырь, и все бы пошло по-иному, и государь стал бы иным. А так приведет она всех к гибели».

Императрица старалась играть роль «связующего звена» между Ставкой в Могилеве и правительством в Петрограде. Она сообщала царю о событиях в столице, давала ему советы о назначении и увольнении министров, встречалась с ними, наставляла их.

Сам император говорил руководителям ведомств: «Если вам что[-то] нужно передать, то скажите государыне. Она мне каждый день пишет». Советы Александры Федоровны касались не только кадровой политики. В ноябре 1915 года она, ссылаясь на мнение Г. Е. Распутина, предложила царю выступить в Думе, поразив тем самым ее депутатов. Тогда же, в ноябре 1915 года, императрица высказывалась за скорейший созыв народных избранников, что опять же следовало из слов Распутина и противоречило позиции Горемыкина. В апреле 1916 года Александра Федоровна предложила сделать новый внутренний заем. Идея понравилась царю, и он посоветовал Александре Федоровне поговорить об этом с премьером Б. В. Штюрмером или министром финансов П. Л. Барком.

И все же политическую историю роковых для России лет невозможно свести к семейной драме слабохарактерного императора и его властной, весьма нервной супруги. Во-первых, некоторые решения становились неожиданными и для самой императрицы. Так, например, случилось при назначении председателем Совета министров А. Ф. Трепова, которого недолюбливала государыня, не скрывая своих чувств от царя. Чиновники это называли «курбетами Николая II». Во-вторых, император принимал решения под влиянием самых разных лиц из ближнего окружения. Их позиция могла отличаться от точки зрения Александры Федоровны. Например, В. Н. Орлов настоял на увольнении обер-прокурора Святейшего синода В. К. Саблера. При этом он предупредил протопресвитера военного и морского духовенства Г. И. Шавельского: «Должны мы были выехать от вас завтра или послезавтра, но теперь задержимся недели две». «Почему?» – недоумевал Шавельский. «К madame (императрице. – К. С .) нельзя скоро на глаза показаться. Вы думаете, она простит отставку Саблера?!» Новым обер-прокурором стал А. Д. Самарин. К нему царица не была расположена.

В условиях деградации лишь начинавшего складываться публичного политического пространства, а также «размывания» прежней традиции законотворчества император и его семья становились объектом влияния различных кружков, групп интересов. Кое-кто пытался воздействовать на Высочайшую чету через широко известного Г. Е. Распутина. По сведениям Г. И. Шавельского, «старец» чувствовал себя хозяином в императорских покоях до такой степени, что в любой момент мог войти в покои царских дочерей, даже когда они бывали раздетыми или же находились в постели. Против этого восстала фрейлина С. И. Тютчева, за что поплатилась своей должностью. Распутин был центром притяжения бюрократов, общественных деятелей и в особенности священнослужителей. За месяц, с 9 января по 9 февраля 1915 года, петроградскую квартиру Распутина посетили 53 человека из самых высших кругов (всего было 253 посещения), среди которых были генерал-адъютант П. К. Ранненкампф и супруга бывшего премьер-министра, графиня М. И. Витте. Эта «статистика» неполная. Ведь Распутин предпочитал жить в Царском Селе. С ним часто советовался министр внутренних дел А. Д. Протопопов. А. Ф. Трепов при посредничестве А. А. Мосолова рассчитывал добиться от Распутина отставки как раз того самого Протопопова. Впрочем, у «старца» посетители были самые разные. Сам он описывал ситуацию так: «Поверите ли? С утра одолевают: Одна просит достать место племяннику, другой просит помочь деньгами, третий сына устроить. А все больше хлопочут о местах. Ну, как я с кем познакомлюсь из больших лиц, так и даю к нему записки с просьбами устроить. И устраивают. Ко мне и министры с просьбами ходят и помощники министров – думают, что я им помогу в министры пройти». Сестра императора, великая княгиня Ольга Александровна о влиянии Распутина на царскую семью говорила так: «Это наше семейное горе, которому мы не в силах помочь». «Надо с государем решительно говорить, ваше высочество», – настаивал протопресвитер Г. Шавельский. «Мама говорила, ничего не помогает», – парировала великая княгиня. Сам император в письмах к супруге выражал сомнения в способности «друга» давать полезные советы, просил по возможности не вмешивать «старца» в решение государственных дел.