Кирилл Соловьев - Самодержавие и конституция

Утром следующего дня Е. Н. Тимирязева по обыкновению отправилась на работу в Таврический дворец. Когда она уже сходила с конки, кондуктор вдруг сказал: «Вы не в Думу ли? Дума закрыта». Не поверив услышанному, она направилась к дверям Таврического дворца, «которые действительно оказались запертыми громадным висячим замком… Ворота от правой стороны также были заперты, на решетках и со стороны улицы толпились солдаты». Там же ей повстречались встревоженные и растерянные депутаты. Никто не знал, что предпринять и где собраться. Тимирязева решила отправиться на поиски Милюкова. В клубе его не оказалось. Она поехала к нему на квартиру. Там, спросив Милюкова, она получила грубый ответ швейцара: «Ушел». «Он один ушел?» – спросила Тимирязева, опасаясь, что партийного лидера арестовали. Швейцар вновь не проявил особой любезности: «Много у нас тут делов-то, когда мне смотреть, с кем он ушел. Ушли в 4 часа утра». Другой человек тут же, на подъезде, к которому я (Тимирязева. – К. С. ) обратилась с убедительной просьбой сказать, один ли ушел П[авел] Н[иколаевич], сообщил мне, что он сам приготовил велосипед, на котором они уехали в 4 часа утра». Решив, что здесь она больше ничего не узнает, Тимирязева отправилась в партийный клуб. Там ее встретил Н. А. Бородин, уже бывший депутат Государственной думы, вопросом: «Ну что? Ничего не узнали?» Тимирязева рассказала то немногое, что узнала, и заодно поделилась своими сомнениями относительно поведения и ответов швейцара. И ей стало еще тревожнее, когда Бородин заметил, что, кажется, «Милюков на велосипеде не ездит».

Но Бородин был неправ. Тем утром Милюков действительно воспользовался своим велосипедом, на котором разъезжал по городу, сообщая членам Центрального комитета о случившемся: около четырех утра некоторые члены фракции Партии народной свободы, в том числе Милюков, получили известия по телефону из редакций газет об указе о роспуске Думы, печатаемом в «Правительственном вестнике». Необходимо было собрать ЦК партии – этим и занялся Милюков. Местом для такого собрания была назначена квартира одного из самых известных депутатов Думы И. И. Петрункевича. Первым (около восьми утра) туда явился сам Милюков. Именно тогда, во время разговора Милюкова и Петрункевича, определилась основная мысль будущего воззвания. Идею подал Петрункевич. Главный специалист по правовым вопросам в партии Ф. Ф. Кокошкин, не зная о плане Петрункевича, предложил свой. Оказалось, что проекты Петрункевича и Кокошкина были идентичны. Основная идея – пассивное сопротивление как способ борьбы народа за свои конституционные права. «Оно и понятно: мысль была не вполне нова, – объяснял кадет М. М. Винавер факт столь любопытного совпадения, – она носилась в воздухе с момента тревожных известий о роспуске на каникулы…» Сформулировать эту мысль на бумаге было поручено Милюкову. Его «изолировали» в находившейся по соседству квартире брата И. И. Петрункевича, Михаила Ильича, также депутата Думы. «Как сейчас помню, там, в пустой комнате, стоя у рояля, я набросал на пыльной крышке карандашом свой черновик», – писал П. Н. Милюков о создании первого варианта текста обращения депутатов к стране, которому впоследствии суждено было получить наименование Выборгского воззвания.

Всего на квартире Петрункевича собралось около двадцати человек. Как вспоминал А. А. Корнилов, бывший на тот момент секретарем ЦК партии, возражений по сути предложенного документа не было. Вносились лишь незначительные поправки, которые тут же записывал Милюков, и к двенадцати часам был готов исправленный текст с учетом этих замечаний. На том же собрании было решено обсудить предполагаемое воззвание в Выборге (Финляндия), так как в столице распущенной Думе заседать не дадут. Пока продолжались совещания депутатов в Петербурге, в Выборг поехал Д. Д. Протопопов, член ЦК партии кадетов, чтобы определиться с помещением.

П. Н. Милюков пишет воззвание на крышке рояля

Если Протопопов ехал из Петербурга в Финляндию, то Винавер примерно в это же время отправлялся из Финляндии в Петербург. В 9 утра его разбудила телеграмма Петрункевича: «Приезжайте немедленно, крайне нужно». Как вспоминал впоследствии Винавер: «Догадаться, в чем дело, было не трудно. С ближайшим поездом, отправлявшимся в Петербург в 11‐ом часу, я уехал. Проезжая мимо моей городской квартиры, узнал от швейцара, что „господин Милюков на велосипеде часов в 7 утра были“. Догадка превращалась в уверенность. Я ехал к Петрункевичу, оглядывался, искал на лицах людей, искал на мертвых камнях отражения нашего несчастья. Сонливые пешеходы, сонливые лошади, сонливое солнце. Безлюдье – никакой жизни, никакого признака движенья. Кричать хотелось от ужаса и боли».