Саймон Себаг-Монтефиоре: Екатерина Великая и Потёмкин: имперская история любви

Их двадцатилетняя переписка рассказывает историю удивительно успешного партнерства двух политиков и любовников, поражает современным характером их отношений, трогательных в их простой близости и впечатляющих с точки зрения политического мастерства. Их любовная связь и политический союз несравнимы даже с историями Антония и Клеопатры, Людовика XVI и Марии-Антуанетты, Наполеона и Жозефины, потому что они примечательны не только достижениями, но и романтикой и трогают как человечностью, так и мощью. Отношения Потёмкина с Екатериной, как и вся его жизнь, полны загадок: правда ли, что они тайно поженились? Зачали ли они ребенка? Действительно ли они вместе правили? На самом деле ли они договорились оставаться партнерами, невзирая на череду новых любовных увлечений? Поставлял ли Потёмкин императрице юных фаворитов и правда ли, что она помогла ему соблазнить племянниц и превратить императорский дворец в гарем?

Независимо от того, усиливалась ли его болезнь или утихала, в путешествиях князь всегда получал заботливые записки от Екатерины. Она посылала ему халаты и шубы, бранила за переедание или за то, что он не принимал лекарства, умоляла отдыхать и восстанавливать силы, просила Бога не забирать ее возлюбленного. Потёмкин плакал, читая ее послания.

В этот самый миг курьеры мчались по России в двух разных направлениях, меняя на императорских почтовых станциях измученных лошадей. Один курьер вез князю из Санкт-Петербурга очередное письмо Екатерины, а другой из Молдавии письмо от него к ней. Так продолжалось уже долго – и оба всегда с нетерпением ждали новостей друг о друге. Но теперь письма становились все грустнее.

«Друг мой сердечный Князь Григорий Александрович, – писала она третьего октября. – Письмы твои от 25 и 27 я сегодня чрез несколько часов получила и признаюсь, что они крайне меня безпокоят, хотя вижу, что последние три строки твои немного получе написаны. И доктора твои уверяют, что тебе полутче. Бога молю, да возвратит тебе скорее здоровье». Она не беспокоилась, когда писала эти слова, потому что в то время письма шли с юга до столицы десять дней, а если очень спешить, то семь [10]. За десять дней до того казалось, что Потёмкину стало лучше, потому Екатерина и была спокойна. Но несколькими днями раньше, тридцатого сентября, до того, как здоровье князя улучшилось, ее письма были очень взволнованными. «Всекрайне меня безпокоит твоя болезнь, – писала она. – Христа ради, ежели нужно, прийми, что тебе облегчение, по рассуждению докторов, дать может. Бога прошу, да возвратит тебе скорее силу и здравье. Прощай, мой друг […] посылаю шубенку» [11]. Это были лишь шум и ярость – шуба была отправлена раньше, но ни одно из этих писем уже не застало Потёмкина.

Их разделяли две тысячи верст, и посыльные наверняка встретились по пути. Екатерина не была бы так оптимистична, если бы успела прочесть письмо Потёмкина, написанное третьего октября, за день до его отъезда. «Матушка Всемилостивейшая Государыня, – продиктовал он своему секретарю. – Нет сил более переносить мои мучения. Одно спасение остается оставить сей город, и я велел себя везти в Николаев. Не знаю, что будет со мною. Вернейший и благодарнейший подданный». Письмо написал секретарь, но внизу страницы Потёмкин нацарапал слабой рукой: «Одно спасение уехать» [12]. Письмо осталось неподписанным.

Очередные письма Екатерины Потёмкину накануне привез его самый быстрый курьер бригадир Бауэр – преданный адъютант, которого он часто посылал в Париж за шелковыми чулками, в Астрахань за стерлядью, в Петербург за устрицами, в Москву за танцовщицей или шахматистом, в Милан за нотами, виртуозным скрипачом или духами. Бауэр путешествовал по делам Потёмкина так часто и так далеко, что сочинил себе шуточную эпитафию: «Cy git Bauer sous ce rocher, Fouette, cocher!» [2] Под этой плитой лежит Бауер: ямщик, гони скорей! [13]

Сгрудившиеся вокруг Потёмкина чиновники и придворные наверняка размышляли о том, какие последствия происходящее будет иметь для Европы, их императрицы, для незавершенной войны с турками и вероятных действий по отношению к революции во Франции и дерзкой Польше. Армии и флот под руководством Потёмкина завоевали земли Османской империи, расположенные рядом с Черным морем на месте нынешней Румынии: теперь великий визирь султана надеялся заключить с ним мир. Все европейские дворы настороженно следили за болезнью Потёмкина: в Лондоне – пропитанный портвейном молодой Первый лорд Казначейства Уильям Питт, не сумевший остановить войну, которую вел Потёмкин, и венский канцлер – старый ипохондрик князь Венцель Кауниц.