Карем Раш - Небываемое бывает

Поэт князь Петр Вяземский, участник Бородинского боя, ближайший друг А. С. Пушкина, говорил, что политический облик позднего Пушкина можно определить наиболее полно как «свободный консерватор». «Свободный» — несет в себе пытливую и строгую готовность к свежим веяниям и переменам; «консерватор» — благородную верность родным устоям и Отечеству.

«Консерватор» — значит хранитель. Сегодня, думаю, пробил его час, когда нужно хранить устои, реки, леса, почву, озонный слой, семью и мир. «Свободный консерватор» — всегда «ревнитель» отечественной славы, но, главное, «свободный консерватор» всегда, как сказал офицер Лермонтов, «невольник чести», это пушкинский завет. Все утверждения этой статьи повисли бы в воздухе или были бы благими мечтаниями, оторванными от пота, крови, усталости, утрат армейской жизни, от суровой были афганских гор, если бы наш офицерский корпус за Гиндукушем утратил бы пушкинский завет. Но то, что произошло там в октябре 1988 года, напоминает чудо, которое способно обновить всю страну. Тысячи солдат отказались демобилизоваться до полного вывода наших войск. Отказались, чтобы уберечь от смерти и ран новобранцев.

Этот отеческий поступок двадцатилетних юношей невыразимо прекрасен. Во времена Александра Невского семьсот всадников (около нынешнего батальона солдат) считались большой княжеской дружиной. А тут много тысяч обстрелянных юношей. Становится стыдно за все плохие слова об армии, за те статьи и передачи, где не смогли увидеть света, который всегда хранил в себе офицерский корпус. К перевалу Саланг «афганскую» рать повели уже эти «невольники чести». Присутствие «октябрьских добровольцев» подняло нравственную шкалу всей армии, которой может гордиться страна. Теперь уже общество должно стремиться стать вровень с армией, ибо такую победоносную армию не видело даже наше государство за тысячу лет кровавого противостояния. Это не солдаты Альпийского похода Суворова, которые служили по 25 лет и были отборными профессионалами с единой верой. Это и не солдаты Жукова после поверженного Берлина. Тогда воевала вся страна, а на миру, говорят, и смерть красна. Такой тяжелой доли не выпадало нашему войску. И вдруг перед лицом почти равнодушного тыла, который заходится в наркотическом сладострастии от разоблачений, тыла, занятого импортом и дефицитом, «русские мальчики» вновь вернули нам «свет русского товарищества», о котором пророчествовал Тарас Бульба вопреки «мышиной натуре» (его же слова) модных поэтов, баловней застоя, которые впервые в нашей истории были не с действующей армией, а срывали хлопки за океаном.

Эти тысячи добровольцев, заслонивших «други своя», поставили всех «афганцев» в рамки старинной отечественной традиции, ибо в нашей истории после «кавказцев» Ермолова будут «болгары» Скобелева, потом «туркестанцы», а теперь в этот ряд воинов, сражавшихся всегда на рубежах нашего Отечества, вошли «афганцы».

Только политические пошляки могут сравнивать Афганистан с Вьетнамом. Даже наши злейшие враги в конце концов признавали прогрессивными действия России на своих южных рубежах, тысячу лет бывших источниками нашествий для нее. Вовсе не случайно именно по этим рубежам выросли казачьи линии, а сейчас расположены основные военные округа. Эти тысячи солдат, отказавшиеся демобилизоваться, и есть носители культуры, выше которой не знает пока земля. Так армия и культура слились на наших глазах, дав всем нам надежду на преображение.

Ни одна страна не дала бы забыть имен добровольцев Октября. Они были бы сведены в отдельное почетное соединение резервистов и заслужили бы чести пройти по Красной площади, как того требует отечественная традиция. Этой же награды заслуживают все офицеры-«афганцы», судьбой и присягой не помышлявшие о демобилизации, те, кто под пулями берег наших мальчиков, кто хранил традиции и сделал возможным поступок «октябрьских добровольцев».

По старым неписаным нормам воюющая страна дает всему миру как бы отчет и проходит экзамен, как она жила до первых выстрелов. Не скрывая ни одного недостатка, промаха и потери, мы можем высказать, что давно знают недруги: такой армии нет ни у кого. Во всех штабах мира знают, хоть и не трубят об этом, что сила армии при прочих равных условиях зависит от того, сколько идеализма в офицерском корпусе. Эта категория для многих наших печатных органов, увы, уже непостижима, и потому они заслуживают жалости. Присутствие наемников в армии, составленной из «профи», — вернейший признак необратимого распада и нечто противоположное идеализму и подвижничеству и, стало быть, подлинной культуре.