Жан Флори: Ричард Львиное Сердце. Король-рыцарь

Третий парадокс заключается в том, что этот принц, став королем, не должен был стать рыцарем, или, точнее говоря, прославиться благодаря этому. В те времена, так же как и в наши, от королей и принцев ждали соответствующего их статусу поведения — предполагалось, что они будут править, а не исполнять, станут главнокомандующими, а не солдатами. Иное поведение встречало острую критику, особенно со стороны церковнослужителей, упрекавших герцогов, графов и тем более королей в том, что те поддаются лихорадке битв и жажде подвигов, забывая о своей роли правителей, которая должна быть более возвышенной и достойной в их глазах. Конечно, военачальник должен служить примером, вести войска на поле битвы, призывать их голосом и жестом, и даже участвовать в битвах, как настоящий предводитель армии. Один панегирик сравнивает предка Ричарда, герцога Вильгельма Завоевателя — героя, победившего саксонцев в битве при Гастингсе в 1066 г., — с Цезарем, который поистине обладал талантом стратега и военачальника. Однако автор панегирика ставит Вильгельма выше Цезаря, так как последний командовал своими солдатами издалека, а Вильгельм принимал активное участие в сражениях; в битве при Гастингсе он лично останавливал обратившихся в бегство нормандцев и, чтобы положить конец ложным слухам о его гибели, снял шлем, дабы воины его узнали и воспряли духом. Когда же. во время атаки сломалось копье герцога, он не бежал с поля битвы и, как говорит его биограф, «стал еще грознее со своим обломком, нежели те, кто потрясал длинными копьями» [34] 34 Guillaume de Poitier. Gesta Guillelmi ducis, 22-24, 40 // Foreville R. Histoire de Guillaume le Conqudrant. Paris, 1952. P. 198, 202, 250. Эта фраза ставит условием существование многих видов техники ведения боя с копьем в эпоху Гастингсов, как свидетельствует гобелен из Байё. См. по этому поводу дискуссию в Fiori J. Croisade et chevalerie. P., 1998. P. 348. . Полагаясь на свое мужество, он якобы даже предложил Гарольду, во избежание ненужных смертей, решить посредством поединка судьбу Англии. Можно, конечно, сомневаться в искренности этого предложения [35] 35 Согласно Стриткленду (Strickland M. War and chivalry. The conduct and perception of war in England and Normandie, 1066-1217. Cambridge, 1996. P. 44) для Вильгельма особенно важно было выиграть время. . Тем не менее оно свидетельствует о той черте менталитета, постепенно проникшей в круги аристократии, — о принятии воинских ценностей, которые впоследствии станут отличительной чертой рыцарства.

Эти ценности в эпоху Вильгельма Завоевателя находились лишь в стадии зарождения. Век спустя, в эпоху Ричарда Львиное Сердце, они стали нормой, чему в значительной степени способствовал и он сам. И именно в этот период, вероятно, произошли наиболее глубокие социокультурные преобразования, разделившие две эпохи. Во времена Вильгельма Завоевателя, несмотря на вышесказанное, рыцарство еще только зарождалось, а сам Вильгельм на смертном одре, перед тем как предстать перед Высшим Судией, сознался в терзающем его грехе: «с детства я рос с оружием в руках и весь замаран кровью, которую пролил» [36] 36 Orderic Vital. Histoire Eccldsiastique, VII, 15// Chibnall M. The ecclesiastical history of Orderic Vitalis. Oxford, 1965-1978. T. 4. P. 80. . В XI веке рыцари не имели ни определенного социального статуса, ни собственной этики, ни тем более идеологии. Это была конница, военные профессионалы. Солдаты. Латинское слово milites, позже обозначавшее только рыцарей, тогда означало в равной степени всех воинов, будь то всадники (equites) или пехотинцы (pedites). В своем большинстве все эти воины находились на низшем социальном уровне, они состояли на службе у государей (princi pes), которые их нанимали, ими командовали, управляли, платили им жалование, иногда кормили и снабжали оружием. Аристократия, или, если хотите, знать, никак не пересекалась с этой массой mediocres (посредственных), которые составляли militia — это слово означало армию, скопище воинов; лишь в конце XII века это слово будет относиться только к рыцарству [37] 37 Cm. Fiori J. Principes et limites chez Guillaume de Poitiers, étude sémantique et iddologique// Revue beige de philologie et d’histoire, 64, 1986, 2. P. 217-233. . Можно понять, почему моралисты до 1100 года и даже после него негативно относились к некоторым государям, частично забросившим свои обязанности и смешавшимся с рядами солдатни, не только для того, чтобы вести их в бой, но и для того, чтобы жить в их среде, биться наравне с ними и как они, следуя тем же некогда второстепенными ценностям. Они стремились к подвигам и славе, к зрелищным ударам мечей и копий, воспевавшимся с конца XI века в песнях о деяниях, которые одинаково были популярны и у правителей, и у рыцарей. Благодаря эпосу эти ценности, мораль, нормы поведения получили распространение, стерев социальные различия; отныне воинская доблесть прославилась независимо от социального статуса. Однако это восхваление беспокойных устремлений «молодежи», образцом которой являлся Роланд, в начале XII века столкнулось, с непониманием у служителей церкви, которые до того были единственными хранителями культуры и распространителями идеологии. Хронисты Первого крестового похода, этой назидательной эпопеи, подчеркивали мужество государей и, как всегда, приписывали все победы, одержанные их людьми; но одновременно они выражали сомнения в целесообразности их воинского пыла, приведшей к губительной путанице в выполняемых функциях. Рауль Канский, говоря о Танкреде, Фульхерий Шартрский, упоминая Балдуина Булонского и Роберта Нормандского, открыто сожалели о том, что их герои ведут себя как храбрые рыцари, но в ущерб должности военачальника, правителя, короля [38] 38 Raoul de Caen. Gesta Tancredi, 29 // RHC Hist. Occ. III. P. 630; Foucher de Chartres. Historia Hierosolymitana, I, 14. P. 347. . В это время был еще очень велик социальный разрыв между знатью и рыцарством, чтобы безоговорочно допустить превращение короля в рыцаря.