Андрей Фурсов - Водораздел. Будущее, которое уже наступило

Маркс не мог этого не знать, как не мог не знать и того, что забастовки как форма классовой борьбы рабочих выгодны финансистам — они ослабляют промышленников и усиливают их зависимость от финансового капитала. Чем объяснить недостаточное внимание Маркса к финансовому капиталу? Тем, что он каким-то образом был связан с Ротшильдами — информация об этом циркулировала, однако вопрос нуждается в дополнительном исследовании. В конце концов, возможно, у Маркса были свои исследовательские преференции. Ну а теперь к вопросу о некоторых некритических заимствованиях.

Одно из некритических заимствований Марксом у буржуазного либерального обществоведения — понятие буржуазной революции. Разумеется, в конечном счете, главным бенефициаром революций эпохи капитализма в его ядре (прежде всего) становилась буржуазия. Однако, во-первых, это не значит, что она была ударной силой революций — даже в революциях 1848 г. этой силой были трудящиеся докапиталистического, доиндустриального типа. Как здесь не вспомнить тезис Б. Мура о том, что великие революции рождаются не из победного крика выходящих классов, а из предсмертного рева тех классов, над которыми вот-вот должны сомкнуться волны прогресса — буржуазного. Этот рев, его энергию и использует буржуазия, недаром по поводу революции 1848 г. и ее результатов Маркс и Энгельс написали, что теперь мы понимаем, какую роль в революциях играет глупость и как мерзавцы ее используют.

Во-вторых, как писали еще в «Немецкой идеологии» сами Маркс и Энгельс, класс (слой или группа, добавлю я), совершающий революцию, выступает не как класс, а как представитель всего общества, как представитель «всеобщих» интересов. Эта «всеобщность» есть результат того, что интерес данного класса (слоя, группы) до порыболее или менее связан с интересом всех остальных негосподствующих классов. «На полях» авторы «Немецкой идеологии» отмечают: «Всеобщность соответствует: 1) класс contra (против) сословие; 2) конкуренции, мировым сношениям и т. д.; 3) большой численности господствующего класса; 4) иллюзии общих интересов. В начале эта иллюзия правдива;5) самообману идеологов(подч. мной. — А.Ф.) и разделению труда».

Иными словами, на какое-то, довольно короткое, но весьма плотное, насыщенное время «ударником» революции выступает субъект, объединенный единым интересом. Интерес этот носит негативный по отношению к существующей системе характер, в случае победы он начинает наполняться позитивным содержанием и тут-то и начинается «использование глупости мерзавцами», новые «толстяки» либо берут верх над «просперо» и «тибулами», либо последние сами превращаются в новых «толстяков». В любом случае революция есть субъектный акти процесс, обретающий отчетливые системныеклассовые характеристики только впоследствии. Время революций — это формально краткий миг по сравнению с этим «впоследствии». Однако по своему удельному хроновесу этот краткий миг — «миг-вечность» субъектного взрыва — почти не уступает длительному системному ходу вещей, наступающему после него. Этот миг из разряда шагов, которые длиннее жизни. Поэтому о «буржуазной революции» мы должны говорить очень осторожно, к этому разряду «на 100 %» можно отнести только одну революцию — «славную» 1688 г. в Англии, сделанную буржуазией и для буржуазии.

Понятно, что схема «буржуазная революция» нужна была Марксу для обоснования пролетарской революции и ее неизбежности. Однако: а) он сделал это с нарушением своих же методологических принципов анализа диалектики субъекта и системы; б) пролетарских в строгом смысле этого слова революций не было так же, как и «строгих» буржуазных революций. По сути это в конце жизни признал Л. Троцкий, написавший: «Мы вынуждены будем признать, что дело […] во врожденной неспособности пролетариата стать правящим классом». И это естественно: пролетариат никогда не был полноценным субъектом антикапиталистической революции.

Два — внешне — парадокса: 1) чем ближе к ядру капсистемы, тем меньше революционная активность пролетариата, тем меньше успех антикапиталистических революций; 2) чем дальше от ядра капсистемы, чем меньшую долю трудящихся составляет пролетариат, тем успешнее антикапиталистические революции.

Однако парадоксальность эта — внешняя. На самом деле все логично: в ядре капсистемы у интегрированного в индустриальную и национально-государственную систему, а следовательно дисциплинированного и в той или иной степени пропитанного господствующими ценностями — буржуазными (уважение к собственности, к накопленному, овеществленному труду, т. е. к вещественной субстанции, к времени — упорядоченному времени, т. е. к порядку и т. д.) есть жесткий ограничитель его революционности. Это сам капитал как овеществленный труд, капиталистическая собственность вообще и капитал как собственность в качестве ее элемента. Это очень хорошо понимали внешние по отношению к ядру капсистемы, к Западу наблюдатели и мыслители, прежде всего русские — Герцен, Данилевский, Тихомиров.