Юлиус Велльхаузен - Арабский халифат. Золотой век ислама

JULIUS WELLHAUSEN

THE ARAB

KINGDOM

AND ITS FALL

Оформление художника Е.Ю. Шурлаповой

Политическая исламская община выросла из общины религиозной. Обращение Мухаммеда и его апостольское призвание произошли примерно одновременно. Он начал с самого себя; в первую очередь нужно сказать, что им владела твердая вера во всемогущего Бога и последний суд, но убеждение, переполнявшее его собственное сердце, было настолько сильным, что нашло способ излиться вовне. Он чувствовал, что должен показать свет и путь своим братьям, которые брели ощупью во тьме, и тем самым спасти их от заблуждения. Мухаммед сразу же основал в Мекке небольшую общину.

Его конгрегацию тесно сплачивала вера в единого невидимого Бога, Творца мира и Судию душ, а также возникающий из этой веры нравственный закон, принуждающий служить одному только Богу, и никакому иному господину, стремиться приобрести душу, а не мир, искать правды и милости, а не земных богатств. В самых старых главах Корана монотеизм носит столь же подчеркнуто нравственный характер, сколь у пророка Амоса или в Нагорной проповеди. Как и в Евангелии, мысль о Творце немедленно пробуждает мысль о личном оправдании перед Ним после смерти. Он утверждает Свою абсолютную власть над душой – дабы она исполняла Его волю, а не просто подчинялась ей. Первоначальный ислам не был фаталистическим в обычном смысле этого слова, и Бог ислама не был Абсолютом, то есть номинальной, декоративной религиозной фигурой, но с Верховной властью были неразрывно связаны нравственность и справедливость. То первая, то вторая выходит на первый план в зависимости от духа конкретного момента без каких-либо попыток сохранить равновесие или какого-либо осознания непоследовательности. Мухаммед не был ни философом, ни догматиком.

Внешне община была связана общим соблюдением религиозных обрядов; слово «сабии» – самое старое название, которым мусульман наделяли посторонние, – возможно, происходит как раз от этих обрядов. Даже в самых ранних молитвах Корана говорится о простирании ниц и бдениях; они еще не так строго определены и упорядочены, какими стали позже.

Мухаммед начал с того, что стал привлекать на свою сторону отдельных людей, друзей, родственников и рабов, но он рассматривал их только как первые плоды. С самого начала его цель заключалась в том, чтобы привлечь всю Мекку к себе, к своему роду, бану хашим и мутталиб, и к своему племени, курайшитам. Он был арабом и, как араб, испытывал такие чувства к роду и племени (то есть к народу), какие мы можем понять применительно только к ближайшим домочадцам. Такой порядок, когда человек был отчужден от общества и действовал независимо, обладая суверенной властью, был еще неизвестен среди арабов. Государство было не институтом и не территорией, а коллективным органом. То есть в действительности это было не государство, а лишь народ; не искусственная организация, а полноценный организм; не государственное чиновничество, а только главы кланов, родов и племен [1] Бедуины думали о Дауле, то есть о Турецкой империи, как о племени и оценивали ее силу по числу верблюдов. Даже для городского населения политической единицей был не город, а племя, как курайшиты в Мекке и сакифиты в Таифе. Курайшиты и сакифиты считали, что политически принадлежат к одной общности, даже когда жили за пределами Мекки и Таифа. (Здесь и далее примечания автора, если не указано иное.) . Одна и та же связь – кровное родство – скрепляла народ и семью; единственное различие заключалось в их величине. Содружество, свободное от любого внешнего сдерживающего влияния, было основано на идее кровной общности и ее святости. Родственные связи или вера в родственные связи – и то и другое в практическом смысле сводилось к одному и тому же – действовали как религия, и эта религия была духом, который превращал народ в единое живое существо. Наряду с этим существовал и внешний культ, но не религия, которая налагала бы на людей какие-либо другие требования, узы или обязанности, помимо кровных. Если бы Мухаммед основал веру, исповедующие которую не нашли бы приюта в узах племенных отношений, он сразу же разрушил бы общину, связанную кровью, поскольку она была слишком тесно сплочена и переплетена, чтобы пережить вторжение чужеродного фактора. Но он не хотел этого и, кроме того, вряд ли мог представить себе религиозную общину в каком-либо ином виде, кроме родственного. Поэтому его миссия заключалась не в том, чтобы обрести приверженцев повсюду, вплоть до самых дальних уголков. Конечно, ему пришлось начинать с отдельных людей, но его цель состояла в том, чтобы заполучить целое. Его народ должен был стать его общиной, ему было недостаточно мекканской ecclesiola pressa