Владимир Петрухин - Русь в IX–X веках. От призвания варягов до выбора веры

В Новгородской первой летописи Олег — всего лишь воевода при взрослом и самостоятельном князе Игоре. Соответственно деяния, связанные с началом русской истории, — захват Киева, покорение окрестных славянских племен, — приписываются в «Повести временных лет» Олегу (под 882 г.), в Новгородской летописи — Игорю, и относятся к первым десятилетиям Х в. Главное историческое деяние Олега — поход на Царьград — в «Повести» описан под 907 г., а в Новгородской летописи отнесен ко времени после похода Игоря на греков и датирован 922 г. Но если поход Игоря, в действительности состоявшийся в 941 г., был упомянут в продолжении византийской хроники Георгия Амартола (откуда и почерпнул сведения о нем летописец), то о триумфе Олега, «щите на вратах Царьграда» и т. п., греческие источники молчат. Лишь смутные намеки на договор, заключенный с греками при Олеге в 911 г. и включенный составителем летописи в «Повесть временных лет», сохранились в позднейшей (конец Х в.) византийской «Истории» Льва Диакона.

Наконец, смерть Вещего Олега от коня также описывается по-разному в «Повести», где (под 912 г.) приводится знаменитое предание, приуроченное к Киеву, и в Новгородской летописи, где скороговоркой передан тот же мотив, отнесенный, однако, к Ладоге.

Фольклорные — эпические или даже мифоэпические — истоки летописных преданий о Вещем Олеге давно считаются более или менее очевидными. А. А. Шахматов именовал повествование о захвате Олегом Киева «народной песней» (Шахматов 1908. С. 309). Ср. эпический строй этого пассажа (вообще характерный для «сказаний о первых князьях»): согласно Новгородской летописи (с. 107), Игорь и Олег «начаста воевати, и налѢзоста ДнѢпрь рѢку и Смолнескъ град. И оттолѢ поидоша вниз по Днепру, и приидоша к горам кыевъским, и узрѢста городъ Кыевъ, и испыташа, кто в немъ княжить; и рѢша «два брата Аскольдъ и Диръ» и т. д. Этот эпический строй с регулярным использованием союза и отличает «сказания» от комментариев летописцев и сводчиков и в Новгородской летописи, и в «Повести временных лет».

Очевидное стилистическое единство «сказаний», читавшихся уже в предполагаемом Начальном своде, делает не столь существенным вопрос о возможном влиянии бродячих сюжетов, заимствованных из «варяжских саг» (по гипотезе датского слависта А. Стендер-Петерсена) или античных (византийских) литературных мотивов, на их окончательное оформление [175]. Различные книжные и фольклорные мотивы, действительно, могли быть популярны в княжеско-дружинной среде, но, безусловно, насущной была необходимость в сохранении предания (сказаний) — ибо в дописьменный период, к каковому и относилась русская дохристианская история, это предание было обоснованием легитимности княжеской власти. Отсюда — правовой лейтмотив сказаний о первых русских князьях: призвание варягов и Рюрика «по ряду» словенами, кривичами и мерей, «устав» Олега (в НПЛ — Игоря) о дани тем же племенам, которую те должны были платить варяжской дружине князя и т. д.

Этот мотив — мотив легитимности — оказывается основным и для летописцев, обратившихся к преданию со второй половины Х! в. Предание претворялось ими в историю, поэтому собственно исследование летописного понимания предания — герменевтика — важнее, чем поиски внешних аналогий (хотя пренебрегать ими нельзя). Это касается уже первых известий об Олеге — воеводе (НПЛ) или князе (ПВЛ).

А. А. Шахматов предполагал, что Олег — воевода в Начальном своде — стал князем в «Повести временных лет», потому что составителю этой летописи был известен договор с греками 911 г., где Олег поименован «великим князем русским», которому к тому же подвластны другие «великие и светлые князи». Это дало возможность составителю отнести Олега к «роду» князя (Рюрика), изобразить его законным наследником и т. д. В действительности аутентичность титулатуры в договоре проблематична, ибо «великий князь» в русской традиции — титул, известный с XII в. В договорах с греками все предводители Руси, очевидно, именовались архонтами (так называл их, в частности, Константин Багрянородный в середине X в.).

Греческий титул «великий архонт» известен на русских княжеских печатях с начала XII в. (ср.: Янин 1970. С. 20 и сл.). Когда и какой переводчик договора 911 г. превратил архонтов в великих князей, сказать трудно (ср.: Малингуди 1996. С. 87). Зато более очевидно положение воеводы при первых русских князьях: самый известный из них — Свенельд, воевода Игоря и Святослава, имевший собственную дружину. Договор Святослава с греками (971 г.) был составлен, согласно формуле, «при СвятославѢ, велицѢмъ князи рустѢмъ, и при СвѢналъдѢ» (ПВЛ. С. 34). Почти та же формула вкладывается в уста Олега, когда тот притворяется под Киевом купцом, идущим «от Олга и от Игоря княжича» (ПВЛ. С. 14). Особая роль воеводы в эпоху, приближенную ко времени Олега, отмечается и сторонним свидетелем — Ахмедом Ибн Фадланом. Это своеобразное двоевластие, свойственное многим раннесредневековым государствам (в том числе соседней Хазарии), может свидетельствовать о том, что роль Олега при Игоре не была просто следствием искусственной контаминации летописных мотивов.