Виктор Наумов - Царевна Софья

Также в своих домах были убиты думные дьяки Ларион Иванович Иванов и Аверкий Степанович Кириллов. Иванов в 1670–1672 годах возглавлял Стрелецкий приказ, а с 1676-го являлся руководителем внешней политики России. Злопамятные стрельцы утверждали, что он в прежней должности «напрасно их теснил», хотя с того времени прошло уже десять лет. Кириллов же как фактический глава Большого прихода будто бы по собственному измышлению «накладывал на соль и на всякие съестные харчи пошлины гораздо тяжелые». Как видим, скорые на расправу бунтовщики были подогреваемы как старыми личными обидами, так и общим для городских низов социальным недовольством.

Московские посадские люди принимали в вышеописанных трагических событиях пассивное участие — собирались толпами поглазеть на зверские убийства, а стрельцы во время казни очередной жертвы громко спрашивали их: «Братцы, любо ли?» Горожане должны были махать шапками и кричать: «Любо!» Тех же, кто «от жалости сердечной умалчивал или вздыхал», стрельцы нещадно избивали. Аналогичная ситуация имела место и в боярских усадьбах: служители должны были громко выражать одобрение казням господ, иначе могли убить их самих.

Страшный день завершился тем, что бунтовщики расставили «многолюдные караулы» в Кремле, Китай-городе и Белом городе, приказали никого «без воли их отнюдь не пропускать», а затем с чувством выполненного долга разошлись по домам. Вероятно, они действительно ощущали себя защитниками престола и отечества от «изменников» и «лихоборов». Дело в том, что перечисленные выше убийства вовсе не носили случайный, стихийный характер. Почти все казненные вельможи заранее были внесены в составленный кем-то список, и стрельцы методично следовали ему.

На следующее утро многолюдная вооруженная толпа стрельцов явилась в дом восьмидесятилетнего, разбитого параличом боярина князя Юрия Алексеевича Долгорукого. Убийцы его сына изображали раскаяние и просили у старика прощения. Хозяин дома принял их учтиво, и стрельцы вышли от него «с приятным довольствием» — видимо, не были оставлены без угощения. Когда дверь за ними закрылась, старик не удержался от слез и в сердцах сказал невестке:

— Хотя щуку они и съели, но зубы ее остались. Впредь, если Бог поможет учинить, то они, воры и бунтовщики, сами все по Белому и Земляному городам в Москве на зубцах перевешаны будут.

Слуга Долгорукого побежал за стрельцами и пересказал им горькие слова старого князя. Пришедшие в ярость мятежники вернулись, вытащили несчастного старика из постели, поволокли на улицу и зарубили бердышами, а затем бросили обезображенное тело на навозную кучу.

Тем же утром, в одиннадцатом часу, стрельцы с громкими криками и барабанным боем вновь явились к царскому дворцу. Их встретил «съезд всех бояр и прочих палатных людей», которые вынуждены были заночевать в Кремле, поскольку караульные никого не выпускали. Бунтовщики «свирепо просили о безотложной и скорой выдаче им боярина Ивана Кирилловича Нарышкина», грозя:

— Если его в будущий день нам в руки не выдадут, мы всех бояр побьем жестокою смертию!

В первом часу пополудни стрельцы на некоторое время ушли из Кремля, расставив повсюду свои караулы. Тем временем Иван Кириллович с двоюродными братьями, комнатными стольниками Василием Федоровичем, Кондратием Фомичом и Кириллом Алексеевичем Нарышкиными и Андреем Артамоновичем Матвеевым прятались «по разным тайным и неведомым местам при комнатах государыни царевны Натальи Алексеевны», восьмилетней сестры Петра I. Наталья Кирилловна договорилась со своей падчерицей Марфой, старшей сестрой Софьи, о переводе Нарышкиных и юного Матвеева в ее дальние деревянные апартаменты, обращенные глухой стеной к Патриаршему двору. При этом Иван Нарышкин собственноручно подстриг наголо себя и товарищей, чтобы их труднее было узнать.

Приближалось время возвращения мятежных стрельцов в Кремль после обеденного отдыха. Постельница Клушина, верная и деятельная помощница царицы Натальи, хотела запереть Нарышкиных и Матвеева в чулане приходных сеней, но семнадцатилетний Матвеев, самый молодой, однако при этом самый разумный из скрывавшихся, растолковал товарищам, что стрельцы первым делом будут взламывать запертые двери. Все согласились с его доводом и укрылись, тесно прижавшись друг к другу, в самом темном углу заваленного перинами и подушками чулана и оставив дверь приоткрытой. Появившиеся вскоре стрельцы многолюдной толпой пробежали по переходам с яростными криками; некоторые на секунду задерживались у незапертого чулана, тыкали копьями в наваленные у входа подушки, сквернословили и кричали: