Виктор Наумов - Царевна Софья

Л. Хьюз пришла к неутешительному выводу: «Возможно, нам уже никогда не удастся установить, какую роль играла Софья на похоронах Федора Алексеевича и произносила ли она при этом какие-либо речи». {56} 56 Хьюз Л . Указ. соч. С. 87. Доказать что-либо в данном случае действительно невозможно из-за отсутствия дополнительных источников и малой вероятности их обнаружения в будущем. Однако следует обратить внимание на содержание вышеприведенной речи и некоторые детали историографической дискуссии в связи с ней.

Прежде всего, отметим определенную слабость указаний на недостоверность факта обращения царевны к народу. Вопреки мнению Зенченко речь Софьи не имеет ничего общего с надгробным «плачем» и не содержит в себе «истеричных обращений» к усопшему. Ни при чем в данном случае и особенности православного чина похорон, поскольку эмоциональная тирада царевны была произнесена не во время погребения Федора, а уже по окончании траурного обряда, по пути во дворец. Не более убедительны и возражения Богоявленского. Польский аноним никак не мог вложить в уста героини своего рассказа «вымышленную речь», поскольку не имел достаточно определенных представлений об «образе мыслей» и «настроении» Софьи.

Между тем основной смысл выступления царевны полностью соответствует содержанию политического момента конца апреля 1682 года. Версия об отравлении Федора Алексеевича «изменниками-боярами» или подкупленными ими немецкими врачами возникла сразу же после кончины царя и впоследствии с успехом использовалась в политической борьбе. В конце мая 1682 года польский резидент в Москве Станислав Бентковский сообщал королю Яну Собескому: «Изменить царю и дать ему яду думные бояре подговорили Данилу Жида (Даниила фон Гадена. — В. Н .), придворного царского доктора…» Медик якобы отравил Федора Алексеевича с помощью яблока, которое разрезал ножом, смазанным ядом. {57} 57 См.: Иностранные источники по истории политической борьбы в России в 1682 г. / Публ. М. М. Галанова // Клио. 2000. № 2. С. 252–253. Прежде чем казнить фон Гадена, его зверски пытали и всё же вырвали признание, что он составлял «злое отравное зелие» на «царское пресветлое величество». В отравлении царя Федора бунтовщики попутно обвинили думного дьяка Лариона Иванова, в доме которого при обыске были обнаружены «гадины змеиным подобием» {58} 58 См.: Восстание в Москве 1682 года. С. 40. — самый подходящий, по мнению безграмотных стрельцов, источник яда. В действительности же это была безобидная сушеная каракатица, которую любитель экзотики Иванов, один из самых образованных людей своего времени, очевидно, приобрел для пополнения своей коллекции диковинок.

Несмотря на явную сомнительность версии об отравлении царя Федора, она имеет сторонников даже среди современных историков. Например, ее поддерживает крупный специалист по истории России второй половины XVII века А. П. Богданов. {59} 59 См.: Богданов А. П . Царевна Софья и Петр. С. 25.

Итак, первый фрагмент речи Софьи — «внезапно брат наш Феодор лишен жизни отравой врагами-недоброжелателями» — вполне соответствует тогдашнему умонастроению противников «изменнического» правительства царицы Натальи. Правдоподобна и последняя часть обращения царевны к народу: «…если мы провинились в чем-нибудь… отпустите нас живыми в чужую землю, к христианским царям!» При сравнении приводимых поляком слов Софьи с известными текстами ее более поздних выступлений обнаруживается явное сходство излюбленных полемических приемов. Во время религиозного диспута с раскольниками 5 июля 1682 года она заявляла: «Мы такой хулы не хотим слышать, что отец наш и брат еретики: мы пойдем все из царства вон!» Накануне августовского кризиса 1689 года правительница говорила стрельцам: «Годны ли мы вам? Буде годны, то вы за нас стойте, а буде не годны, мы оставим государство». Позже она повторила ту же сентенцию в несколько иной форме: «Мы пойдем себе с братом, где кельи искать». {60} 60 См.: Розыскные дела о Федоре Шакловитом и его сообщниках: В 4 т. Т. 1. СПб., 1884. Стб. 114–115; Соловьев С. М. Указ. соч. Кн. 7. С. 278, 444; Погодин М. П. Семнадцать первых лет в жизни императора Петра Великого. С. 60, 162. Как видим, анонимный автор воспроизвел характерную особенность выступлений Софьи — повторяющуюся мнимую угрозу покинуть страну (или Москву) в случае неодобрения ее действий народом. Выдумать такую существенную деталь иностранец вряд ли был в состоянии. Констатировав правдоподобность первой и последней частей речи царевны, можно поверить и в реальность ее главного политического заявления: «Иван, наш старший брат, не избран на царство», — прозвучавшего как призыв к восстановлению справедливости.