Аркадий Гордин - Пушкин в Михайловском

А. Н. Вульф рассказывал: «…в девятую пятницу после пасхи Пушкин вышел на святогорскую ярмарку в русской красной рубахе, подпоясанный ремнём, с палкой и в корневой шляпе, привезённой им ещё из Одессы. Весь новоржевский beau monde, съезжавшийся на эту ярмарку (она бывает весной) закупать чай, сахар, вино, увидя Пушкина в таком костюме, весьма был этим скандализирован…» [231] Вульф А. Н. Дневники, с. 38—39.

Ещё более, чем необычным костюмом, новоржевские и опочецкие соседи Пушкина, естественно, были «скандализированы» его дружественным общением с мужиками, нищими, юродивыми. Это давало пищу сплетням, слухам, а впоследствии и доносам. Но автора «Бориса Годунова» не случайно можно было видеть на ярмарке чаще всего именно среди нищих, слепцов, юродивых. Он не только задумал ввести образ юродивого в свою трагедию, но отвёл ему роль выразителя совести народной, вложил в его уста приговор народа над царём и, как всегда, повсюду искал необходимый материал, чтобы создаваемый им образ был достоверным, живым. В августе 1825 года Пушкин писал Жуковскому: «Одна просьба, моя прелесть: нельзя ли мне доставить или жизнь Железного Колпака (Железный Колпак — знаменитый древнерусский юродивый.— А. Г.) или житие какого-нибудь юродивого. Я напрасно искал Василия Блаженного в Четьих Минеях — а мне бы очень нужно». Просьба Пушкина была передана Карамзину, и месяц спустя поэт писал Вяземскому: «Благодарю от души Карамзина за Железный Колпак, что он мне присылает; в замену отошлю ему по почте свой цветной, который полно мне таскать. В самом деле, не пойти ли мне в юродивые, авось буду блаженнее! Сегодня кончил я 2-ую часть моей трагедии — всех, думаю, будет — 4».

В «Истории» Карамзина Пушкин читал о юродивом Николке. Это реальное историческое лицо.

Будучи в Пскове, в кремлёвском Троицком соборе, среди находившихся там княжеских гробниц поэт не мог не обратить внимания на скромную каменную плиту, на которой значилось, что здесь покоится прах блаженного Николая Саллоса («саллос» по-гречески — юродивый). Псковичи в середине XVI века знали Николая Саллоса просто как юродивого Николку. Но почему он удостоился чести быть погребённым в главном соборе, рядом со знаменитыми князьями? Об этом повествуют летописи и устные предания. В них говорится, что в 1570 году, разгромив Новгород, царь Иван Грозный шёл на Псков. Псковичей ждала злая участь. Но юродивый Николка спас город. По словам H. М. Карамзина, под защитою своего юродства он «не убоялся обличить тирана в кровопийстве и святотатстве. Пишут, что он предложил Иоанну в дар кусок сырого мяса; что царь сказал: „Я христианин и не ем мяса в Великий пост“, а пустынник ответствовал: „Ты делаешь хуже; питаешься человеческою плотью и кровию, забывая не только пост, но и бога!“ Грозил ему, предсказывал несчастия и так устрашил Иоанна, что он немедленно выехал из города; жил несколько дней в предместии; дозволил воинам грабить имения богатых людей, но не велел трогать иноков и священников; взял только казны монастырския и некоторые иконы, сосуды, книги…» Псковичи были рады, что так дёшево отделались. В благодарность они причислили Николку к лику святых и, когда он умер, с почётом похоронили его среди князей в Троицком соборе.

В «Борисе Годунове» юродивого также зовут Николка, и он, как и псковский «святой», смело обличает царя «Нельзя молиться за царя Ирода — богородица не велит».

Возле Троицкого собора всегда было многолюдно, толпились просящие подаяния, убогие, юродивые. Это была картина, отдалённо напоминавшая то, что показал Пушкин в «Борисе Годунове», в сцене «Площадь перед собором в Москве».

Поездки Пушкина в Псков в 1825 и 1826 годах, бесчисленные памятники старины, которые его здесь окружали, давали ему возможность всмотреться в удивительный мир допетровской Руси. За официальным казённым фасадом губернского города взору открывался совсем другой город, ни в чём не похожий на первый. Чуть ли не на каждом шагу попадались древние белостенные церкви и церквушки с их колоритными названиями и своеобразной архитектурой: Церковь Василия на горке, Николы на Усохе, Георгия со Взвоза, Козьмы и Демьяна с Примостья, Сергия с Залужья… Встречались также древние постройки гражданского назначения. Среди деревянных домов псковских обывателей выделялись белокаменные строения с маленькими зарешёченными окнами, с окованными железом дверями, на которых красовались кованые узорные кольца, с удивительными сказочными крылечками на толстых, в два обхвата, каменных столбах, с широкими замшелыми ступенями. Приказные палаты, двор Русиновых, двор Ямского, палаты Гурьева, палаты Меншиковых, даже палаты, где якобы жила какое-то время Марина Мнишек… Самыми видными были палаты Поганкиных — богатейших псковских купцов. Этот обширный жилой дом, вернее, целая усадьба, как нельзя лучше служил иллюстрацией к родившейся в средние века поговорке: «Мой дом — моя крепость». В таких палатах, только ещё богаче, обитали и герои «Бориса Годунова» — князья Шуйские и Воротынские, предки поэта — бояре Пушкины… Иногда прямо среди улицы или во дворе какого-нибудь дома внезапно возникали полуразрушенные каменные стены, башни, обрушившиеся своды былых строений. У пролома, сделанного в городской стене войском Стефана Батория в 1581 году, было любимое место прогулок псковичей (пока не появился городской сад, разбитый позже, также у городской стены). Место это так и называли — Пролом.