Олег Сумин - Гегель как судьба России

Итак, мы должны начать с рассмотрения того, как философская идея, только что приобретшая в немецкой философии свой завершенный характер, быстро проникает на русскую почву, но остается в рамках внешнего субъективного восприятия. В дворянской культуре мы, вопреки бытующим представлениям, не найдем ни одного последовательного «гегельянца», ни одной философски выдержанной позиции. Разум на этой ступени останется закутанным в случайную религиозноэстетическую форму, и само восприятие философской идеи не сможет выйти за пределы этой формы. Данное обстоятельство мы будем воспринимать не как свидетельство слабости русского духа, а как выражение общей для всей мировой истории объективной невозможности сразу стать на точку зрения философской идеи как на свою высшую истину. Но, отмечая эту неспособность России стать на точку зрения философской идеи как общую для мировой культуры, мы должны будем в то же время отметить, что более близкое знакомство с историей гегелевских идей в России в первой половине XIX в. позволяет сделать вывод, что к идеям этой философии Россия оказалась по–особенному неравнодушна с самого первого момента их появления в мировой культуре: «Нигде Гегель не был воспринят с таким энтузиазмом, как в России. Там его толковали ночи напролет, его книги читались и переписывались, как евангелия. Особенно в тридцатых и сороковых годах Гегель был вознесен на такую высоту, на которую в славянском мире не поднимался ни один из Европейских мыслителей» [10] Янев Янко. Хегел. С. 78. .

Таким образом, если в этот период еще нельзя говорить о глубоком и последовательном усвоении философской идеи, то можно говорить о сильном непосредственном предчувствии величия философского разума даже в этих рамках религиозно- эстетического сознания. То есть, мы должны будем зафиксировать, что уже на этом непосредственном уровне первоначального восприятия философии Гегеля, русская культура демонстрирует нам способность если еще не понять, то необычайно сильно почувствовать величие и мощь философской идеи. Однако, поскольку эта встреча России и идеи имеет здесь еще субъективный, непосредственно–чувственный характер, то результатом оказывается, во–первых, воздействие этой идеи на самые непосредственные сферы мышления — искусство и религию, а с другой стороны, этот чувственный характер проявляет себя в быстром охлаждении к требованиям этой идеи.

Отношение к Гегелю в рамках религиозно–эстетического сознания подробно рассмотрел Дм. Чижевский [11] О Чижевском см. статью профессоров гарвардского университета: Омелян Прiцак, Iгор Шевченко. Памятi Дмитра Чижевського. Философська i соцiологiчна думка. 1990. № 10. С. 81–94, а также автобиографию Чижевского в № 11 того же журнала за тот же год. Любопытные сведения о личности Чижевского сообщает Х. — Г. Гадамер. См.: Русские в Германии. Беседа с Хансом- Георгом Гадамером // Логос, философско–литературный журнал. 1992. № 3. С. 230–231. .

О ранних русских гегельянцах имеются сведения и у самых известных историков русской философии — В. В. Зеньковского и Н. О. Лосского. Хотя дух философской идеи, общий для этой эпохи, налицо и в их творчестве — оба говорят о «русской философии», однако определяющим для их сознания является религиозный способ мысли. Поэтому в силу непроясненности необходимости философской формы разума в нем самом, они не могут показать развитие этой необходимости и в русской истории. Их способ написания истории русской философии поэтому лишен в себе разумной необходимости и является эмпирико–описательным, с умеренной дозой религиозной тенденциозности. В силу этих обстоятельств история русского гегельянства у них является лишь хотя и важным, но на общем фоне случайным моментом развития русского духа. Их труды поэтому должны быть отнесены к истории общей культуры России. Это своего рода энциклопедии, которые имеют массу достоинств, но которым недостает главного — внутренней необходимой связи тех явлений, которые они описывают.

Работу Чижевского мы должны отличить ото всех остальных историй русской мысли потому, что он, впервые задавшись исследованием судьбы идей гегелевской философии не только в России, но и у славян в целом (и добившись при этом до сих пор непревзойденных результатов), сформулировал тем самым истинно философский, необходимый взгляд на историю русской мысли. История русского — философского, а не религиозного — разума есть именно история русского отношения к Гегелю. Но этот абсолютно верно намеченный Чижевским взгляд был осуществлен им с позиций если и не тождественных другим историкам русской мысли, то достаточно им близких, которые также являются недостаточно философскими.