Вадим Прокофьев - Среди свидетелей прошлого

Кто же она, эта поэтесса, писательница, путешественница? Чтобы ответить на этот вопрос, недостаточно прочесть «Письма и записки», нужно познакомиться и с другими произведениями Адели. Они не изданы на русском языке, но в свое время их хорошо знали в Париже. Это томик стихов, слабых стихов, хотя и живо написанных. Гораздо интереснее ее путевые заметки, описание путешествий по России. Автор описаний — человек наблюдательный, умный. Муж Адели не был консулом в Одессе, как это следует из романа Сергеева-Ценского, он был геологом, производившим разведки на юге России. Результаты своих изысканий де Гелль изложил в трехтомном труде «Степи Каспийского моря, Кавказ, Крым и Южная Россия» (Париж, 1843–1845). В создании этих книг также участвовала и Адель.

Ну, а что она сама о себе пишет в «Письмах и записках»?

Но сначала предоставим слово издателям «Записок». Вот что говорится в предисловии: «Героиня парижских салонов, кокотка и авантюристка, шпионка, русская помещица-крепостница с кнутом и розгами, бойкая на язык сплетница, любовница двух сыновей Людовика-Филиппа и нескольких его министров — Оммер де Гелль двадцать лет мелькает в высшем свете, падая и вновь подымаясь».

Что и говорить, характеристика незавидная. Но она основывается на содержаний писем и записок. И действительно, отвратительный облик Адели раскрывается чуть ли не на каждой странице.

«Казак, наконец, устал от бесплодных расспрашиваний злополучного кучера и начал бить его по плечам длинным кнутом… Я настаивала на том, что, раз уж наказание началось, следует его продолжать до тех пор, когда преступник станет лучше и смягчится… При виде наказания я испытала неизъяснимое смятение: я чувствовала в сердце какую-то тоску, а между тем я ее не имела. Ласки, расточаемые моим казаком, проникли в мою кровь, я следила за правильным движением кнута, ударяя в такт своенравною ногой, как высказался Альфред де Мюссе в стихах, мне посвященных… Удары кнута сыпались, подобно граду, я придала им темпо аллегро-виваче, смешанное с кресчендо и форто-фортиссимо, и руководила ими опытной рукою… Воздух пропитался кровью. Я чувствовала на губах какое-то странное ощущение, как будто бы вкус омертвелого тела…»

Как это не похоже на обаятельную Адель из романа Ценского!

Безусловно, Сергеев-Ценский сильно приукрасил, внутренне обогатил и облагородил Адель де Гелль, чтобы она получила моральное право на встречу с Лермонтовым, чтобы поэт мог влюбиться в нее.

Но какое противоречие! В стихах, в описании путешествий Адель целомудренна, пристойна, умна; в письмах и записках — развратна, садистична, и не слишком-то ее ум и фантазия приподнимаются над будуарной сплетней и таинствами любовных похождений.

И все же картины развращенной Франции, живущей девизом «Обогащайтесь!», пресыщенной помещичьей Руси, быта и нравов дворцов, салонов, усадеб настолько сочны, написаны так откровенно, что письма и записки звучат как сильнейший обличительный документ. Издатели так и охарактеризовали его в предисловии:

«При всем отвращении, которое вызывает автор, записки ее (Оммер де Гелль. — Ред .) надо признать замечательным документом эпохи. Чтение этой книги благодаря откровенному цинизму Ом-мер де Гелль создает у читателя впечатление, равное по силе лучшим романам, посвященным разоблачению Июльской монархии во Франции и николаевской эпохи в России. Никто из врагов французской плутократии и самодержавной, крепостнической России не мог бы придумать лучшей иллюстрации к своим утверждениям, чем эти записки».

Как же случилось, что несколько писем Оммер де Гелль попали в «Русский архив», а затем уже полная коллекция их вместе с записками была впервые опубликована в Советском Союзе? Опубликована спустя много лет и после смерти автора и после первых изданий ее писем в конце прошлого столетия? Где они хранились, кем и когда найдены?

На эти вопросы издатели ответить не могли. Очень скупо они сообщают, что подлинников французских писем и записок не сохранилось. За исключением одного листка бездатной дневниковой записи, сделанной черными чернилами с многочисленными поправками. Коллекция переводов писем хранилась в архиве князей Вяземских, находившемся в подмосковном имении графа С. Д. Шереметьева — Михайловском. В 1921 году этот архив был передан в Центрархив, где письма и записки и обнаружил известный знаток мемуаристики, историк литературы П. Е. Щеголев.

Две большие тетради плотной бумаги, исписанные синими чернилами, со множеством вставок, зачеркнутых строк и просто белых мест. Как утверждают издатели, или сам князь П. П. Вяземский, или кто-то по его поручению сделал черновой перевод писем и записок Оммер де Гелль. Но именно черновой, так как эти письма грешат в отношении стилистики, носят явные следы недоделок, неоконченного перевода.