Марк Солонин - Как Советский Союз победил в войне

Тут еще надо учесть, что в условиях войны главным приоритетом было снабжение армии; мизерные запасы приходилось делить между бойцами на фронте и горожанами отнюдь не поровну. Так, из лимита в 1000 тонн муки, установленного 6 октября (что характерно, сами решения принимались от имени Военного совета Ленинградского фронта, а не городских властей) для армии и флота выделялось 312 тонн, а для жителей Ленинграда (в семь раз более многочисленных!) всего 587 тонн. Из самого минимального за время блокады лимита в 510 тонн для армии и флота предназначалось 169 тонн, а для населения Ленинграда – всего 310 тонн. И это – на два с половиной миллиона едоков.

В октябре 41-го нормы выдачи хлеба по карточкам были снижены до 400 г для работающих и 200 г для иждивенцев. Даже большая из этих цифр не обеспечивает те 1700 ккал, которые необходимы человеку, который лежит без движения в теплом помещении. Но помещения не были теплыми: аномально ранняя и холодная зима, отключенное отопление, затем – замерзший водопровод и необходимость носить воду ведрами из прорубей на Неве. 20 ноября были установлены следующие нормы: 250 г хлеба для работающих, 125 – для иждивенцев (в таковых к тому моменту вынужденно, в связи с остановкой заводов, превратилось две трети населения Ленинграда).

Уже в ноября смертность в Ленинграде более чем вдвое превысила довоенные показатели. В декабре начался смертный голод. Люди падали без сознания на улицах, неубранные трупы замерзали в домах. В декабре в городе умерло 53 тыс. человек, в январе – 102 тыс., в феврале 108 тыс. Убирать покойников стало некому, люди вымирали целыми семьями. С 19 декабря по 1 марта командами МПВО было собрано на улицах города 9207 живых дистрофиков и захоронено 261 тыс. трупов. По состоянию на 21 февраля за «убийство с целью поедания мяса убитых» было арестовано 886 человек.

В конце декабря постепенно нарастающий «ручеек» продовольствия, завозимого в город автомашинами по льду Ладожского озера, позволил повысить лимиты расхода муки с 510 до 560 тонн в день, в том числе для населения Ленинграда – с 310 до 395 тонн. С 25 декабря 1941 года были установлены новые нормы выдачи хлеба: 350 г по рабочей карточке и 200 г для служащих и иждивенцев. С точки зрения арифметики разница бесспорная, с точки зрения физиологии не изменилось ничего: ничтожное количество еды по-прежнему не обеспечивало выживание человека, да еще и на декабрьском морозе (что, к несчастью, явно подтверждается двукратным ростом смертности в январе). Тем не менее тов. Жданов в тот же день, 25 декабря доложил в Москву, что «в городе настоящий праздник» .

Оставив соответствующим депутатам Госдумы РФ выяснить вопрос – не является ли такое заявлением кощунством и оскорблением чувств блокадников, обратимся снова к Постановлению Военного совета Ленфронта № 00320 от 6 октября (других мне просто не удалось найти), которым лимитировался расход продовольствия. Кроме двух упомянутых выше категорий потребителей (личный состав фронта и Балтфлота, население Ленинграда) в Постановлении есть еще одна строка: «для закрытых учреждений и общественного питания». Что примечательно – эта загадочная категория ни хлеба, ни сахара не потребляет, для нее указаны лишь лимиты по мясу и жирам, причем лимиты очень жирные: 49 тонн мяса (при этом на 2,5 млн. населения города выделено всего 72 тонны) и 19,6 тонн жиров (для населения – 51,5 тонны). Да и 346 тонн мясокопченостей, завезенных в ноябре-декабре по «воздушному мосту», в воспоминаниях рядовых ленинградцев, переживших блокаду, почему-то не обнаруживаются…

Но есть и другие свидетельства. В 1998 г. профессор РГГУ Н. Н. Козлова опубликовала дневник некого Н. А. Рибковского, который тот вел во время ленинградской блокады. Тов. Рибковский родился в 1903 г., закончил Московскую Высшую партшколу в 1940 г., был назначен секретарем райкома в Выборге, затем после занятия города финскими войсками в августе 41-го прибыл в Ленинград, где после трехмесячного ожидания был назначен на более чем скромную должность инструктора отдела кадров горкома партии. Всего лишь.

9 декабря он записывает в своем дневнике: «С питанием теперь особой нужды не чувствую. Утром завтрак – макароны, или лапша, или каша с маслом и два стакана сладкого чая. Днем обед – первое щи или суп, второе мясное каждый день. Вчера, например, я скушал на первое зеленые щи со сметаной, второе котлету с вермишелью, а сегодня на первое суп с вермишелью, на второе свинина с тушеной капустой» .

В начале марта 1942 г. (в тот месяц в Ленинграде умерло 99 тыс. человек) ответственного работника направляют в так называемый стационар горкома партии, где про грубую мужицкую еду, вроде свинины с тушеной капустой, и говорить-то неприлично: «Питание здесь словно в мирное время в хорошем доме отдыха… Каждый день мясное – баранина, ветчина, кура, гусь, индюшка, колбаса; рыбное – лещь, салака, корюшка, и жареная, и отварная, и заливная. Икра, балык, сыр, пирожки, какао, кофе, чай, 300 грамм белого и столько же черного хлеба на день, 30 грамм сливочного масла и ко всему этому по 50 грамм виноградного вина, хорошего портвейна к обеду и ужину…» Эта запись (от 5 марта 1942 г.) заканчивается восхитительной фразой: «Да. Такой отдых, в условиях фронта, длительной блокады города, возможен лишь у большевиков, лишь при Советской власти» .