Ниал Фергюсон - Дом Ротшильдов. Мировые банкиры, 1849–1999

И таким был распорядок дня Джеймса вне Парижа. Тот Джеймс, с которым познакомился молодой биржевой маклер Фейдо на улице Лаффита, казался такой же силой природы, каким он был в дни Гейне; более того, с возрастом Джеймс становился все более устрашающим.

Тем не менее, несмотря на всю его юношескую энергию, Джеймс был так же глубоко пропитан духом семьи, как и его отец. Еще до 1848 г. он тревожился, замечая признаки разлада между пятью домами. Разногласия относительно счетов, предупреждал он Лайонела в апреле 1847 г., ведут «к такому положению дел, что в конце каждый действует для себя, что порождает массу неприятностей». «Я принимаю близко к сердцу только доброе имя, счастье и единство семьи, — писал он, возражая на привычные увещевания Майера Амшеля, — а мы сохраняем единство именно в результате наших деловых операций. Если рассылать и получать счета каждый день, тогда все останется единым, по воле Всевышнего». К той же теме Джеймс возвращался со страстной настойчивостью летом 1850 г. Письмо такой важности заслуживает того, чтобы привести из него длинную цитату: «Легче что-то сломать, чем потом починить снова. У нас достаточно детей, чтобы продолжать дело еще сто лет, поэтому мы не должны идти друг против друга… Мы не должны заблуждаться: тот день, когда [одна отдельная] компания прекратит свое существование — когда мы потеряем то единство и сотрудничество в делах, которые в глазах всего мира придают нам истинную силу, — в тот день остальные также прекратят свое существование, и каждый из нас пойдет своей дорогой… тогда добрый старый Амшель скажет: „У меня 2 миллиона фунтов в деле, [но сейчас] я их забираю“, и как мы сможем ему помешать? Как только больше не будет большинства [в принятии решений], он может соединиться с каким-нибудь Гольдшмидтом и сказать: „Я буду вкладывать деньги куда захочу“, — а нам останется лишь укорять себя. Кроме того, я верю, милый Лайонел, что мы с тобой, у кого только и есть влияние во Франкфурте, должны стремиться к тому, чтобы восстановить мир между всеми [партнерами]… Что случится, если мы не будем осторожны? Вместо того чтобы передать капитал, который приближается к 3 миллионам фунтов, нашим детям, он попадет в руки посторонних, чужаков… Я спрашиваю тебя, не сошли ли мы с ума? Ты скажешь, что я старею и лишь хочу увеличить проценты по моему капиталу. Но, во-первых, все наши средства, хвала небесам, гораздо надежнее, чем когда мы заключали последнее соглашение о сотрудничестве, и, во-вторых, как я говорил тебе в тот день, когда приехал сюда, ты найдешь во мне верного дядю, который сделает все, что в его силах, чтобы прийти к необходимому компромиссу. Поэтому я считаю, что мы должны придерживаться таких доводов и сделать все возможное — пойти на любые жертвы с обеих сторон, — чтобы сохранять единство, которое, благодарение Всевышнему, хранило нас от всех последних несчастий, и каждый из нас должен подумать, что он может сделать для достижения этой цели».

О том же самом Джеймс твердил на протяжении 1850 и 1851 гг. «Уверяю тебя, — писал он Шарлотте, жене Лайонела, которую считал своей союзницей, — что семья — это все: семья — единственный источник счастья, которым мы, с Божьей помощью, обладаем, это наша привязанность [друг к другу], это наше единство».

Поэтому договор о сотрудничестве 1852 г. следует рассматривать в свете стремления Джеймса к единству — не ослабления связей между домами, но сохранения их путем компромисса, в соответствии с которым английские партнеры отказались от требования полной независимости в обмен на более высокие ставки доходности по их капиталу. Уже в 1850 г. Джеймс очертил условия такого компромисса; выражаясь словами Ната, он предложил, «чтобы подняли ставку доходности по капиталу для нас», естественно, при том условии, что Лондонский дом оказывался рентабельнее остальных. Конечно, свою роль сыграло и процитированное выше письмо Джеймса к Лайонелу;

наконец, в 1852 г. партнеры пришли к соглашению. Британские партнеры получали целый ряд «подсластителей»: им не только позволили изъять 260 тысяч 250 ф. ст. из их доли в капитале компании, но и процентная ставка по их доле (теперь составлявшей 20 % от общей суммы) возросла до 3,5 %, по сравнению с 3 % Джеймса, 2,625 % Карла и 2,5 % Амшеля и Соломона. Вдобавок были ослаблены правила, предусматривавшие ранее совместное ведение дел: отныне даже большинством голосов нельзя было заставить одного из партнеров куда-либо поехать против его желания, а инвестиции в недвижимое имущество больше не должны были финансироваться из коллективных фондов. Взамен на эти уступки английские партнеры согласились на новую систему сотрудничества. В параграфе 12 договора утверждалось, что «для сохранения открытого и братского сотрудничества и продвижения общих, взаимных деловых интересов» партнеры обязаны держать друг друга в курсе любых операций на сумму, превышающую 10 млн гульденов (около 830 тысяч ф. ст.), и предлагать участие в размере до 10 % на взаимовыгодной основе. В остальном условия всех предыдущих договоров, которых не коснулись изменения, предусмотренные последним договором, оставались в силе, в том числе, например, порядок общего ведения бухгалтерских книг. Несомненно, новый договор свидетельствует о некоторой децентрализации. Но, учитывая, что альтернативой (которая всерьез обсуждалась весь следующий год) была полная ликвидация коллективного предприятия, договор 1852 г. можно считать победой Джеймса.