Николай Месяцев - Горизонты и лабиринты моей жизни

И все эти годы меня будет мучить один вопрос: справлюсь ли я с поставленной перед собой задачей? Друзья, да и просто знакомые, будут убеждать меня написать книгу воспоминаний.

Тогда юная, красивая душой, вся в аспирантских изысках, Тамара Зайчикова первой услышит начальные строки и побудит меня продолжить, помогая мне дальше на всем жизненном пути, продлевая его.

И эти побуждения по мере хода в стране перестройки, использования ее определенными силами в реставраторско-капиталистических целях будут усиливаться. Я же в светлое время суток буду отшучиваться, а по ночам в московском гуле слышать усиливающиеся внутренние позывы к работе над воспоминаниями, тем более что в писаниях некоторых, состоявших некогда, как они аттестуют себя, «советниками при вождях», а ныне надевших другие маски и «преуспевающих» на различных поприщах, возводятся воистину дикие поклепы на наше недавнее прошлое. В сознание большинства о делах и людях минувшего времени вносится ложь.

…Надо писать!

С тех пор я стал замечать, что, с одной стороны, живу с постоянным ощущением реальности, повседневности, будничности, а с другой — с тем же постоянным ощущением прошлого. Память о прошлом все чаще накладывается на жизнь сегодняшнюю, переплетаясь между собой как бы в двух жизнях одновременно. Может быть, потому, что прошлое ярче, сильнее, значительнее моего настоящего на склоне лет, так думается мне. Конечно, память — это и мой путеводитель по жизни, ее опытный рулевой и двигатель, который, образуясь с окружающими реалиями, избирает путь и накручивает на нем время жизни. Наверное, потому и определяется память как способность каждого из нас к воспроизведению прошлого опыта, как одно из основных свойств нервной системы, выражающееся в способности длительно хранить информацию о событиях окружающего нас мира и реакциях организма и многократно вводить ее в сферу сознания и поведения.

Без памяти нет человека, и это безусловно так. Однако как часто ее надо напрягать, использовать? Хватит ли душевных сил ворошить посредством памяти свою жизнь с самого начета? Ведь в этом случае радость и мука снова и снова, как наяву, будут постоянно идти рядом. Эти сестры-близнецы в разное время и при разных обстоятельствах, каждая по-своему, бередят наши души, бьют по нашим сердцам.

Для меня тогда, сразу после случившегося на Старой площади, даже в страданиях, вызванных памятью, была отрада.

Тогда и потом ко мне приходила мысль, что писать воспоминания я могу, лишь когда пройду через самосуд, в котором их активным участником, свидетелем, является память, а высшим судьей собственная совесть.

Мне думается, что природа, наградив homo sapiens памятью, рассчитывается с ним за его неизбежную смерть. Она, память, постоянно напоминает человеку о смерти, как бы говоря: «А что, Человек, оставляешь после себя людям?» У каждого поколения есть своя память. Уходит из жизни поколение, и возникает вопрос: «А что ты, поколение, оставляешь после себя поколениям грядущим?» Есть память и у моего поколения. Она часть исторической памяти народа.

Умирает человек. Уходит из жизни целое поколение. Но память остается. И эта память должна быть честной.

Честная память…

Свою память я решил судить судом своей совести. Самосуд покажет, что одержит верх — честность памяти или честь совести, или и то и другое не выдержит проверку самосудом.

Честная память…

Память своего поколения я не могу судить судом своей совести. Такого права у меня нет. И быть не может. Было бы правильным поступить по-другому: совестью поколения соизмерять свою собственную совесть. Почему? Да потому, что я лишь маленькая частица своего поколения, его кроха. У целого поколения есть то, чего у меня быть не может: исторические деяния, историческая преемственность поколений, историческое сознание, требования совести павших и их совесть, равно как и благородство стремлений оставшихся в живых. Моя личная совесть может лишь приблизиться к этой большой Совести целого поколения, хотя бы адекватно отразить и выразить ее. Надеюсь, что мои воспоминания будут искренними, честными.

Честная память…

Я постараюсь передать то наиболее существенное, что выпало на мою долю и моих сверстников. Оно окрашено в светлые и темные краски, озвучено мажорными и минорными тонами и самыми невероятными полутонами. Мое поколение, и я вместе с ним, прошло босоногим по своему детству, радовалось отмене карточек на хлеб в юности, приходило в восторг от деяний отцов и дедов, старших братьев и сестер на стройках пятилеток, плакало над безвременно погибшими в монгольских степях, училось у академиков братьев Вавиловых, грызя гранит науки, приобщалось к высокой культуре на концертах Ивана Козловского, Надежды Обуховой, Давида Ойстраха, Вадима Козина, хохотало до слез, падая со стульев, над перипетиями киногероев Орловой и Утесова. Словом — жило. Жило и тогда, когда из семей сверстников вырывали отцов и матерей, братьев и сестер и без вины виноватые шли они с клеймом «врагов народа» в места отдаленные: на Колыму, на Соловки.