Николай Месяцев - Горизонты и лабиринты моей жизни

Однако это оказалось жесточайшим, трагическим заблуждением. Пройдут годы, десятилетия, и в «Большом доме» у руля власти появятся маленькие люди, которые, не обладая широтой государственного мышления, из личной амбициозности и корысти, а то и по «забугорным» приказам пойдут, вполне сознательно, на развал Великой Державы — Союза Советских Социалистических Республик, — созданной умом, душой, трудом поколений советского народа, моим поколением в том числе.

В годы, когда мне довелось работать в аппарате ЦК КПСС в качестве заместителя заведующего Отделом по связям с коммунистическими и рабочими партиями социалистических стран, который возглавлял секретарь Центрального комитета КПСС Юрий Владимирович Андропов, я многое благодаря ему увидел и познал. Он учил меня: «Мы с тобой не имеем права на ошибку в любом деле — большом или малом, — впереди нас, перед Центральным комитетом КПСС, никого нет; вводить в заблуждение, толкать на ложные оценки, неверные действия несовместимо с нашей партийностью, с нашей совестью. А это, как ты знаешь, к сожалению, бывает».

Выйдя августовским днем 1972 года из третьего подъезда «Большого дома», куда с радостью ходил на работу, я не мог до конца осознать, что же со мной случилось. Мне казалось, что все происшедшее в кабинете председателя Комитета партийного контроля при ЦК КПСС А.Я. Пельше — бред, небывальщина, не имеющие ко мне ровным счетом никакого отношения. Во мне нарастало чувство тревоги, боли, бессилия из-за невозможности вернуться и закричать, чтобы услышали все, у кого есть совесть: «Что вы делаете?!» Боли из-за попрания человеческого достоинства, тревоги за то, что в «Большом доме» снова в угоду кому-то совершают сделки с совестью, фальсифицируют факты, события, явления, ломают человеческие жизни.

Но эти тревоги и боль еще не овладели мной в полной мере.

В третий подъезд «Большого дома» в тот день, 2 августа 1972 года, я входил с партбилетом, а вышел исключенным Комитетом партийного контроля при ЦК КПСС из рядов КПСС за грубое нарушение норм коммунистической морали в бытность мою Чрезвычайным и Полномочным послом Советского Союза в Австралийском Союзе. Спустя 14 лет, в 1986 году, по моей апелляции в адрес XXVIII съезда КПСС меня восстановят в партии.

А тем августовским днем уже далекого 1972 года ноги понесли меня вверх по Старой площади. На улице было душно. Туфли влипались в размягченный от палящего солнца асфальт. Идти было тяжко. Шел я никем не останавливаемый и никого не видящий. Хотя потом случайно встречавшие меня знакомые говорили о непонятной для них необычной моей отрешенности.

Шел я и вспоминал, что на этом московском пятачке, очерченном снизу площадью Ногина, справа улицей Богдана Хмельницкого, Сретенкой, улицей Кирова, слева — Куйбышева, Черкасскими переулками и улицей 25-го Октября [1] Ныне Новая площадь, Маросейка, Сретенка, Мясницкая, Ильинка, Никольская соответственно. , прошли долгие годы работы, увлечений, надежд и тревог. Жизнь в своей круговерти порой отбрасывала меня с этого пятачка в другие места, и подчас весьма далекие. Но потом снова нежданно-негаданно возвращала на этот пятачок, однако уже в иное место, в новом общественном или служебном качестве.

За годы работы я узнал, что такое власть. Узнал не только из научных исследований, но и из опыта, естественно, и из прошедших передо мной длинной вереницей властителей, в том числе таких, как И.В. Сталин, Н.С. Хрущев, Л.И. Брежнев, Ю.В. Андропов, К.У. Черненко. Из опыта людей другой ипостаси — М.С. Горбачев, Б.Н. Ельцин — и собственного опыта.

Вот и сейчас, вспыхнуло в затуманенном сознании, против меня, судя по всему, использована высшая партийная власть. Обрушена до самого предела. За этим пределом или тюрьма, или смерть. А может быть, ни то и ни другое. Ведь сила жизни сильнее и тюрьмы и смерти. Разум может в конечном счете посмеяться над силой власти, которая опьяняет кое-кого, превращая в моральных уродов.

…А ноги несли меня вперед. Справа почти полностью открылось здание Центрального комитета ВЛКСМ. Здесь вскоре после окончания Великой Отечественной и демобилизации из органов государственной безопасности я начал отсчитывать свое новое время. И оно, с перерывами, продолжалось довольно долго. В окнах кабинета на четвертом, секретарском этаже, где я когда-то трудился, промелькнула чья-то фигура. Или показалось?.. Я отмахнулся от этих наплывших на меня воспоминаний далекой молодости. Но впереди сразу выросла громада Политехнического музея, построенного еще в дореволюционное время на пожертвования российской интеллигенции ради дела народного просвещения. И здесь я трудился, продолжая ее благородные традиции.