Реза Аслан - Нет бога, кроме Бога. Истоки, эволюция и будущее ислама

Она права. Нет никакого смысла ни отправляться в Мекку, ни, если на то пошло, селиться там. Ни одной причины, кроме одной – Кааба.

Бесспорно, Мекка была в стороне от торговых путей. Естественный торговый маршрут в Хиджазе пролегал к востоку от города, и остановка в Мекке потребовала бы значительного отхода от основного транзитного пути международной торговли в доисламской Аравии, проходившего между Йеменом и Сирией. Определенно, Таиф, который располагался в непосредственной близости к торговому пути и где также находилось святилище (посвященное аль-Лат), представляется более логичным остановочным пунктом на пути. Но город Мекка был наделен особой святостью, которая выходила за пределы самой Каабы благодаря присутствию святилища и пантеона богов, расположенных внутри.

В отличие от других святилищ, рассеянных по Аравийскому полуострову, каждое из которых было посвящено местному божеству, уникальность Каабы состояла в том, что она представлялась как универсальная святыня. Каждый бог, почитаемый в доисламской Аравии, был представлен в этом уникальном святилище, что означало: несмотря на племенные религиозные убеждения, все народы Аравийского полуострова чувствовали глубокое духовное обязательство не только перед Каабой, но также перед городом, в котором она располагалась, и перед династией, которая ее охраняла. Объяснение, которое дает Кроун вопросу о расхождении между арабскими и неарабскими текстами, заключается в следующем: все, что мы знаем о Каабе доисламского периода, включая сведения о пророке Мухаммаде и возвышении ислама в Аравии VII в., следует считать абсолютной выдумкой, созданной арабскими сказителями VIII и IX вв., фантастикой, не содержащей ни крупицы исторической правды.

Правда, возможно, скрывается где-то посередине между теорией о центре международной торговли Уотта и убеждением Кроун о фикции. Неарабские тексты отчетливо опровергают представление о Мекке как о международном торговом хабе. Однако подавляющее число арабских источников, напротив, указывают, что по меньшей мере некоторые механизмы торговли получили свое развитие в Мекке до возвышения ислама. Даже если размеры и масштабы такой торговли были переоценены в арабских источниках, авторы которых, возможно, хотели преувеличить коммерческие способности своих предков, очевидно, что жители Мекки были вовлечены в то, что Ф. Э. Петерс называет «внутренней торгово-бартерной системой», которая была дополнена небольшой торговой зоной вдоль границ с Сирией и Ираком и основана почти исключительно на цикле торговых ярмарок, время проведения которых намеренно совпадало с сезоном паломничества в Мекке.

Дело в том, что такая торговля, какой бы, возможно, скромной она ни была, полностью зависела от Каабы, и другой причины прибыть в Мекку попросту не существовало. Это была пустынная земля, которая ничего не производила. Как отмечает Ричард Буллиет в своей замечательной книге «Верблюд и колесо» (The Camel and the Wheel), «единственная причина, по которой Мекка переросла в огромный центр торговли, заключается в том, что она каким-то образом смогла взять эту торговлю под свой контроль». Действительно, Мекке удалось именно это. Неразрывно связав религиозную и экономическую жизнь города, Кусай и его последователи создали новую систему, основанную на осуществлении контроля над Каабой и паломническими обрядами, в которых участвовало почти все население Аравии. Такая система была призвана гарантировать экономическое, религиозное и политическое верховенство единственного племени – курайшитов.

Именно поэтому абиссинцы пытались уничтожить Каабу в Год Слона. Построив собственный центр паломничества в Сане, рядом с процветающими торговыми портами Йемена, абиссинцы вознамерились разрушить святилище Мекки не потому, что Кааба представляла религиозную угрозу, а потому, что она была экономическим противником. Равно как и лидеры Таифа, Мины, Указа и почти всех остальных соседних регионов, абиссинцы желали перенять религиозно-экономическую систему Мекки для ее реализации на своих территориях и под своей властью. В конце концов, если эта система превратила такую свободную конфедерацию кланов, как курайшиты, в богачей, то она могла бы обогатить любого.

Но пока не все получали доход от установленного курайшитами порядка. Ограничения бедуинской жизни естественным образом препятствовали выстраиванию социальной и экономической иерархии, которая была распространена в обществах с преимущественно оседлым образом жизни – таких как Мекка. Единственным способом выжить в обществе, где движение – это норма, а накопление материального богатства считалось неограниченным, было поддержание сильной племенной солидарности путем равномерного распределения всех доступных ресурсов. Таким образом племенная этика основывалась на понимании, что каждый член сообщества, сила которого зависела от самого слабого человека в нем, исполнял важную функцию по поддержанию стабильности. Это не идеал социального равенства: представление о том, что каждый член племени одинаково ценен. Скорее племенная этика должна была поддерживать подобие социального эгалитаризма, чтобы независимо от чьей-либо позиции каждый член общества мог иметь доступ к социальным и экономическим правам и привилегиям, которые сохраняли единство племени.