Петр Балаев - Пролетарии всех стран соединяйтесь! Сборник статей 2016-2019

Я представляю, как бы удивился прокурор, надзирающий за соблюдением законности в лагере: «А где заключенный Ошман? Живет на воле с семьей, а не в лагере находится? А как же приговор? Кто его отменил?»

Вообще, удивительно «жестоким» был сталинский режим! Мало того, что всю семью в одно место сослали, так еще хирургу нашли работу хирурга, инженеру — работу инженера, дочке-пианистке — работу за роялем, а зятю-баритону — работу певца! Эксплуататоры! Озверевшие чекисты!

Сам же Юрий Чирков с работой уборщика в больнице не справился, больница была большая, очень много полов нужно было мыть и подоконников протирать, очень тяжелая работа. Юношу перевели в санитары. И там недолго проработал, объяснил, что его ранимую душу сильно тронул психический припадок сумасшедшей украинки, посаженной за людоедство — съела своих детей во время Голодомора. После больницы его перевели работать в библиотеку, там его другие заключенные стали готовить к сдаче экзаменов по программе средней школы. Сам Юрочка был вундеркиндом, интересовался не только школьной программой:

«В одно из посещений библиотеки Бобрищев-Пушкин, увидев, что я читаю книгу „Конституции буржуазных стран“, спросил, какая из них мне больше по нраву. Я объяснил, что прочитал пока только австрийскую и начал бельгийскую, поэтому не имею данных для сопоставления. Тогда старик перегнулся через барьер и сказал:

„Лучшая из них та, которая дает право обвиняемому отказаться от дачи показаний, то есть если человек не хочет давать показания, то вся мощь государственного аппарата не может заставить его. Это великое право защиты личности от государства“.

Я был озадачен: такое право показалось мне фантастическим, поскольку известно было, как в процессе следствия выбивались показания. В тот раз я не успел прочитать много конституций, так как книгу эту вскоре в связи с подготовкой новой Конституции Сталиным изъяли, но потом я установил существование такого конституционного права в некоторых странах.

Старый юрист еще не раз озадачивал меня. Летом 36-го, когда шел процесс Зиновьева — Каменева и других бывших лидеров, он присел ко мне на скамейку в сквере и спросил, знаю ли я, что в кодексе Юстиниана написано: „Всякое сомнение в пользу обвиняемого“? Я не знал. Бобрищев-Пушкин рассказал мне о кодификации римского права, выполненной в VI веке византийским императором Юстинианом, и об основном положении справедливого судопроизводства — презумпции невиновности. Согласно законодательствам зарубежных стран, обвиняемый считается невиновным до тех пор, пока его вина не будет доказана объективными, неопровержимыми доказательствами. Он же сам не обязан доказывать свою невиновность. Генеральный прокурор Вышинский, учитывая выдвинутый Сталиным тезис об обострении классовой борьбы по мере продвижения к коммунизму, разработал теорию о значении признания обвиняемого в ходе следствия, согласно которой признания обвиняемого достаточно для установления его виновности. Поэтому целью следствия стало любой ценой получить признание обвиняемого, что значительно проще, чем поиск объективных доказательств вины».

Какие мрази, эти реабилитированные «жертвы сталинизма», согласитесь!

В конце 36-го года в лагере сменился начальник культурно-воспитательной части (КВЧ), им стал человек с фамилией Пендюрин. Юрочка Чирков бегал по библиотеке и кричал, коверкая фамилию своего нового начальника: «Пень-дурин!». Смешно дурачку было. Дурачку уже 17 лет вот-вот стукнуть должно было, а ума так и не прибавилось.

Пендюрин начал разбираться со штатом КВЧ и обнаружил, что в библиотеке болтается много придурков, ничем не занятых, отлынивающих от общих работ, решил штат сократить. Состоялась беседа Пендюрина с Юрочкой:

«Пень-дурин принял меня в архиве, листая „Орлеанскую деву“ Вольтера с иллюстрациями в стиле французского распутства. Разговор сразу начался с угроз. Я спокойно и подчеркнуто вежливо отвечал, что в кремле больше половины заключенных не работает и если я буду вместо работы учиться, то это не будет нарушением режима, что ему как начальнику культурно-воспитательной части мое поведение должно импонировать: я за год выполнил программу 8-го и 9-го классов средней школы, то есть я не опускаюсь, а повышаю свой культурный уровень. Начальник смотрел мутно и молчал. Я тоже молчал. Наконец он тихо сказал: „Распустили вас. Скоро подтянем. А пока на торф пойдешь“. Я повернулся и, не ожидая разрешения, вышел из архива, из библиотеки».