Светлана Мрочковская-Балашова - Она друг Пушкина была. Часть 2

Люблю балы в конце карнавального периода по привычке, подобно тому, как люблю сны, ибо ничто так не напоминает мне сон, как один бал! Пробуждение наступает в тот момент, когда я сажусь в карету, чтобы ехать домой. Тогда вновь становлюсь такой, какая я есть, и возвращаюсь к действительности с ощущением той меланхолической пустоты, которая владеет мною по утрам, когда я пробуждаюсь после хаотичных сновидений [13] Запись 1832 г. .

Воспитанная по-европейски, она научилась не давать волю своим чувствам, не обременять окружающих их демонстрацией. Именно это умение и считается на Западе признаком хорошего тона — комильфо. Буквальный перевод этого французского выражения — как надо, как следует. Как требует равнодушное к человеческим переживаниям общество.

Долли прекрасно владела светским этикетом, но вместе с тем её чувствительная, наполовину русская душа бунтовала против его условностей.

Без сомнения, существует много красивых людей, но не особенно счастливых и любимых; они могли быть более счастливыми и любимыми, если бы входили в салон без самодовольства и чрезмерной уверенности, что обязательно должны всем нравиться, если бы испытывали потребность сблизиться с остальными, пробудить их любопытство, привлечь их к себе своей открытой доброжелательностью. С другой же стороны, немало женщин и даже мужчин, которые судят строго, закрываются в себе, смотрят на мир с пренебрежением и предпочитают одиночество сердца, исключающее взаимность, а для неё необходимы в равной степени нежность и снисходительность. Они могли бы быть самыми нежными, самыми сговорчивыми, самыми любезными существами, если бы отказались от мысли, что природа несправедлива к ним и Бог не наградил их красивой внешностью [14] Запись 25 марта 1829 г. .

Натурам страстным и чувствительным дорого обходится эта культивированная обществом этика поведения. Может быть, здесь и кроется разгадка болезненности Долли, неожиданных и постоянно мучивших её мигреней и нервных судорог? Была и другая, тщательно скрываемая даже от самой себя причина — она не знала счастья земной женской любви. Отсюда её невольная влюбчивость, частые увлечения красивыми и умными мужчинами, о чём она откровенно исповедуется в дневнике. Поклонявшийся графине слепой поэт Иван Козлов прозрел её несчастливость:

Трудно поверить, что скрытная Долли исповедовалась в своих душевных переживаниях даже своему близкому другу, каковым был для неё Козлов. Ему помогла их разгадать обострённая чувствительность слепца.

И при всём этом Долли питала искреннюю привязанность к Фикельмону, умному, доброму, обожавшему её возвышенному существу.

Среда, 3 июня (1829 г.), восьмая годовщина моей свадьбы, день, в который всю жизнь с глубоким чувством признательности буду благодарить Бога! Существует известная стыдливостько всем сантиментам жизни; в равной степени это относится и к совершенному счастью! Никогда не смогу выразить словами, до какой степени я счастлива! Но я ощущаю это глубоко, и если мне на этом свете позволеноещё чего-нибудь желать, то пожелаю Элизалекс быть такой же счастливой, как я!

Чрезмерно наблюдательная Долли видела вокруг себя слишком много несчастных семей и трезвым, но добрым умом могла оценить спокойное и счастливое благополучие, которое давал ей брак с Фикельмоном.

После театра была у Леопольдин Пальфи; её салон красив и уютен. По-моему, она восхитительна, потому что умна и обладает всем, что делает её очаровательной; даже лишённая радости материнства выглядит счастливой с самым глупым мужчиной, которого я знаю. Это героизм добродетели, я сама никогда бы не сумела добиться такого качества в себе. Думаю, что смогла бы смиренно и молча выносить отчаяние иметь животное спутником в большом житейском путешествии, но выражение несчастья проявлялось бы в каждой моей черте, я в этом уверена. Впрочем, может ли супруга Фикельмона судить об этом? Это всё равно что судить о мраке, когда видишь перед собой только дневной свem! [15] Запись 5 марта 1829 г.

И следом, без перехода, Долли взволнованно рассказывает о романтической встрече с одним австрийским князем, которым безустально восхищалась:

Почему ничего не рассказываю о своём продолжительном визите к князю Гогенлое? Потому, что существуют вещи, для которых невозможно подыскать слова… Это всё равно что попытаться подробно передать какую-нибудь исповедь! Он читает в самых потаённых уголках моего сердца и души. Там остаётся также каждое его слово, которое он произносит. Разве не кощунством была бы попытка передать подобные разговоры? Ein Blick ins Himmelreich, könnte und dürfte man nicht beschreiben! [16] Вставка по-немецки во французский текст рукописи. Перевод: «Мгновенный взгляд в небесную обитель невозможно описать и не нужно!»