Яков Гордин - Мятеж реформаторов - 14 декабря 1825 года

Батенков был, как уже говорилось, человеком двуединой натуры — со строгой математичностью ума он сочетал страсть к мечтаниям и проектам. Причем мечтаниями и проектами своими он стремительно увлекался. В свое время он легко вошел в союз с деятелями тайного общества и потому также, что перед этим построил в уме грандиозный чертеж собственного тайного общества. Батенков был куда больший мечтатель, чем Рылеев, и эта склонность к проектам и умение убедить себя в их осуществимости унаследована им от петровского века.

Если Трубецкой и Рылеев думали о конкретных политических мерах на 14–15 декабря, а дальнейшее предоставляли Временному правлению, то Батенков уносился мыслью далее:

«Когда узнал я через Рылеева, что общество имеет достаточно силы, чтобы решиться на покушение 14 декабря… и что он избирает меня в число членов Временного правительства, я, сколько по уверенности в том, что сия перемена полезна государству, столько и для предстоящей мне лично славы, принял участие в сем покушении, тем более что оно представляло вид законности.

Кроме меня назначались членами Временного правительства господа Мордвинов и Сперанский; но я не желал, дабы последний из них действительно вступил в оное, зная, что при нем не мог бы уже я играть главной роли… Вместо Сперанского желал назначить одну духовную особу и, наконец, полагал, что Трубецкой скоро может заменить Мордвинова, которого считали нужным на первый раз, единственно для имени.

Таким образом, я имел надежду воспользоваться предприятием тайного общества, утвердить связи с первыми людьми учреждением родовой аристократии и, продолжив существование Временного правительства в виде регентства, управлять государством именем его высочества Александра Николаевича, занять в истории место истинного утвердителя в России представительного правления и прославиться введением в действо многих полезных предположений».

Этот текст требует некоторого анализа.

Во-первых, достойно замечания то обстоятельство, что Батенков категорически называет себя будущим членом Временного правления, тогда как лидеры общества хотели видеть его только правителем дел правления.

Во-вторых, до самого конца Батенков остался на позициях, принципиально отличных от позиции Рылеева и Трубецкого. Он остался сторонником переговоров и — в любом случае — сохранения на троне династии Романовых: «В случае принятия государем Николаем Павловичем условий не принимать места во Временном правлении и перейти к нему». То есть ограничиться сотрудничеством с конституционным монархом, не стараясь о созыве Собора и радикальном изменении государственной системы. Далее: «В случае отречения государя и объявления наследника принять место во Временном правлении, дабы обратить оное в регентство…»

Все варианты, которые до последней минуты продумывал Батенков, исключали такие чисто революционные моменты, как захват дворца, арест императорской фамилии, отстранение династии от трона.

Более того, во время общих совещаний у Рылеева Батенков был единственным, кто убежденно возражал против захвата дворца. «Кто-то действительно говорил, что необходимо овладеть дворцом, но я сказал против сего целую речь». Этот эпизод подтвердили и другие декабристы.

Отсутствие в плане захвата дворца и ареста Николая неизбежно сводило действие к демонстрации и переговорам.

В-третьих, у Батенкова очевидны «бонапартистские» тенденции, которых и следа нет у Трубецкого и Рылеева. Трубецкой исключал свое участие во Временном правлении. Батенков считает это вполне возможным. Рылеев, Трубецкой и вся их группировка с полной искренностью готовы были вручить власть Сперанскому и Мордвинову. Для Батенкова это — политический маневр, направленный на конечное овладение этой властью.

Батенков метался между пониманием необходимости перемен и нежеланием производить эти перемены огнем и штыками. Арбузов свидетельствует, что, попав 1 декабря к Рылееву, он поразился отчаянию Батенкова, сокрушенного тем, что упущена была 27 ноября мирная возможность перемен.

Драма Батенкова в декабрьские дни 1825 года была драмой убежденного реформиста, оказавшегося перед возможностью революционного действия и пытавшегося найти приемлемый путь — впоть до узурпации власти в благородных целях реформ.

Накануне восстания Трубецкой и Батенков принципиально разошлись.

Наконец, в-четвертых, Батенков говорит, что Мордвинова «считали нужным на первый раз». Это многозначительная оговорка. Ни Рылеев, ни Трубецкой, исполненные уважения к адмиралу, так не считали.