Сергей Полехов - Наследники Витовта. Династическая война в Великом княжестве Литовском в 30-е годы XV века

Как видим, Любавский во многом модифицировал схему Левицкого, сделав акцент на «национально-политическом» моменте и выделив социальный (положение князей). Его заслугой было рассмотрение событий 1430-х годов в их связи не только с предшествующим, но и с последующим периодом. В результате получилась схема, которая выглядела логичной и надолго утвердилась в историографии: отстранение русских (православных) бояр и князей от власти — консолидация элит ВКЛ в последние годы правления Витовта — возвышение русской знати при Свидригайле — его свержение литовцами — уступки русинам в привилеях 1432 и 1434 гг. — поражение Свидригайла — тираническое правление Сигизмунда и его убийство — возведение на престол Казимира литовскими панами — новые вспышки недовольства в русских землях — их допуск к участию в решении общегосударственных вопросов. При оценке этой схемы следует учитывать исходный пункт рассуждений Любавского: исследование по истории «литовско-русского сейма», т. е. центрального органа власти, вместе с тем включавшего представителей местного общества, было продолжением исследования об «областном делении и местном управлении» ВКЛ [43]. В нем ученый пришел к выводу о федеративном характере государства.

Федерализм же подразумевает определенную степень участия регионов в управлении государством. Основным источником для Любавского были документы конца XV и первой половины XVI в., сохранившиеся в Литовской метрике. Они действительно рисуют картину широкой самостоятельности земель ВКЛ и заметную роль в решении общегосударственных вопросов, но насколько эта картина соответствует положению первой половины XV в.? [44]Источники свидетельствуют, что местная знать «земель-аннексов» участвовала в общелитовских сеймах при Казимире, но на вопросе о том, какие именно проблемы с ней обсуждались, историк не останавливается. Следует отметить и попытку Любавского изучить персональный состав правящей элиты ВКЛ, хотя эта линия и не была доведена до конца [45].

Одновременно с Любавским к тем же событиям обратился другой российский историк, работавший с 1901 г. в Киеве, в будущем один из основоположников белорусской национальной историографии, М. В. Довнар-Запольский (1867–1934). В рецензии на «Литовско-русский сейм», касаясь вопроса о привилеях 1432 и 1434 гг., он совершенно справедливо уловил слабое место концепции Любавского: «надо еще доказать, что общегосударственные тенденции тогда уже возобладали над местными и представители русских областей действительно стремились проложить себе дорогу к участию в управлении всем государством» [46]. Одновременно во вступительной части своей магистерской диссертации «Государственное хозяйство Великого княжества Литовского при Ягеллонах» (т. 1 вышел в 1901 г.; т. 2 не был написан) Довнар-Запольский обратил внимание на некоторые факты, которые не укладывались в концепцию Любавского, — наличие у Свидригайла сторонников среди знатных литовских бояр и его отношение к религиозным вопросам [47]. Там же Довнар-Запольский сформулировал собственные альтернативные соображения о событиях 30–40-х годов XV в. По его мнению, «восстание» Свидригайла носило «национальный характер» лишь «с внешней стороны», поскольку этого князя поддерживало русское боярство «не как известная национальность, но как класс населения». Оно стремилось сохранить «влиятельное положение в стране», которое пошатнулось при Витовте: тот поддерживал «низшие элементы общества», раздавая крестьянам земли на условии военной службы. Теми же соображениями, по Довнар-Запольскому, руководствовались и князья — сторонники Свидригайла. Сигизмунд же опирался на «людей незнатного происхождения»: его убийцы — представители аристократии. Стабилизацией внутриполитического положения в начале правления Казимира ВКЛ было опять-таки обязано «аристократии», боярству, тогда как восстания в части регионов (Смоленск, Подляшье) были делом «черни».

Если критика в адрес Любавского и некоторые другие замечания Довнар-Запольского были совершенно справедливы, то его «социальная» концепция конфликтов 30–40-х годов выглядит натянутой, искусственной. Она не объясняет, почему в 1432 г. произошел территориальный раскол государства на «Литву» и «Русь» [48], а в начале 40-х годов «Литве» противостоит уже не вся литовская Русь, а отдельные земли-«аннексы», в том числе Жомойть. Думается, это упущение связано с тем, что ученый, во-первых, не дал подробного разбора своих источников, во-вторых, не применил в полной мере дифференцированного подхода (в социальном и территориальном плане) к объекту исследования. И то и другое потребовало бы специальных изысканий. Тем не менее «социальная» концепция событий нашла отклик в трудах современников Довнар-Запольского, особенно в формирующейся тогда украинской национальной историографии. Одним из первых к истории ВКЛ XV в. обратился основоположник этой историографии М. С. Грушевский (1866–1934), профессор Львовского университета и председатель Научного общества им. Шевченко. В основе концепции его многотомной «Истории Украины-Руси» лежала мысль о существовании украинцев как отдельного народа еще со времен раннего Средневековья. Они, по Грушевскому, составляли ядро населения Киевской Руси. Наследником ее государственности историк считал Галицко-Волынскую Русь, а затем — ВКЛ [49]. Поэтому период польского и литовского господства на землях будущей Украины был им тщательно исследован.