Андрей Савельев - Троянская война. Реконструкция великой эпохи

Поскольку Гомер выражает все переживания в эпитетах и действии, он — родоначальник античной трагедии, которая была опытом сострадания, из которого исходит богоискательство греков, логично ведущее их от хтонических существ и олимпийцев к единобожию, к умирающему в муках и возрождающемуся (воскресающему) Богу. Также Гомер и родоначальник комедии — в ее божественной, высокой форме. Его боги беспрерывно смеются, и даже их свары становятся комичными. Боги не застывают в величественных позах, а уподобляются людям. И люди готовы уподобиться богам: они и преклоняются перед богами, и готовы бросить им вызов.

От Гомера трагедия идет ко все большему возвышению, но одновременно и к утрированию сюжетов и переживаний. А комедия — к сниженным формам народной смеховой культуры, обретающей у Аристофана даже непристойные выражения.

По мнению Аристотеля, Гомер облагораживает своих героев, сглаживая тем самым их недостатки и приобщая к кругу «лучших». То есть, Гомер утверждает подлинную аристократию — пусть и со всеми ее недостатками. Совершенство гомеровской поэзии настолько высоко ценится Аристотелем, что он уподобляет ее кругу или шару. Действительно, монологи героев Гомера порой носят цикличный характер (например, начинаясь с угрозы, угрозой и заканчиваются), представляя тем самым основы риторического искусства, развивающегося в культуру философской мысли. И шире — у Гомера все события вытекают из фабулы либо в силу необходимости, либо в силу вероятности.

Гомер сохранился в «темные века», именно потому, что это была эпоха больших страданий, и герои Гомера были близки всем — и простолюдинам, и знати. Картины народного быта, которыми Гомер описывает эпические события — формула красоты, соединяющей сказку и всеобщую повседневность. «Скучный» Каталог кораблей оказывается средством превращения «Илиады» в общезначимое произведение для всех греков — всякий узнавал название своих родных земель и относил гомеровский эпос к своей родовой истории. Аристотель находит в «Одиссее» нравоописание, которое создает эффект узнавания: слушатели поэмы обнаруживают в своей жизни сходные ситуации, сочувствуют тому, что пережили сами. Причем достоинство Гомера в том, что он чаще всего говорит не от своего имени, а предлагает образы, становящиеся образцовыми и вбирающими в себя основные переживания текущего времени. Общее дается через конкретное: всё у Гомера имеет характер, нравоучение дается через действие и образ конкретного человека. Конкретность узнавания сама становится предметом изображения у Гомера, когда Одиссей пытается скрыть слезы, слушая песни Демодока о Троянской войне. Одиссей признает подлинность изображаемого Демодоком, а окружающие признают, что перед ними Одиссей, а не самозванец.

Аристотель внимателен к деталям языка Гомера и даже готов его подправить. Что свидетельствует о том, что корректировка текстов могла быть как до Аристотеля, так и после. Аристотель лишь предлагал более удачные обороты, не рискуя вмешиваться в содержание текста. Но уже сам факт цитирования у Аристотеля строк Гомера, которые до нас не дошли, говорит о том, что далеко не все исследователи и обожатели Гомера были столь щепетильны.

Можно сказать, что Аристотель — прямое порождение Гомера, настолько его философия пронизана примерами и образцами из Гомера. Если Платон, ссылаясь на Гомера, в общем и целом отдает дань греческой образованности и просто хочет быть понятым, то Аристотель насыщен образами Гомера до такой степени, что делает его, можно сказать, соучастником своего мышления.

Платон критиковал Гомера за никчемность — отсутствие у поэта, не породившего никакой школы, никакого направления мысли, места в обществе и государстве, если они стремятся стать и становятся идеальными. Но Платон не заметил, что Гомер породил целую эпоху последователей, в которой и сам Платон был лишь ее частью.

Аристотель и Платон как две разбегающиеся вселенные, порожденные Гомером. Они взаимодополнительны. У Платона идея красоты, у Аристотеля — переживание красоты во всех ее формах и классификациях. Платон — это «вертикаль», возвышение над фактурой. Ему дальше видно, но он все дальше от жизни. Аристотель — это блуждание в плоскости земной жизни, которую он всю исходил в поисках классифицируемых объектов. Аристотель — коллекционер от науки, классификатор и систематик. А Платон ищет глубину и высоту, операции с абстрактным, обобщающие конкретное.