Николай Непомнящий - Люди и динозавры

Практически во всех религиозно-мифологических традициях водная среда наряду с подземной сферой выступает в качестве царства тщательно оберегаемых тайн и причин, стоящих за «земными господствами». Подобно подземному миру современных мегаполисов, нижний мир представляется скрытой от глаз важной частью общей инфраструктуры космоса, необходимой для его существования и должного функционирования. Эта сфера, связанная с циркуляцией колоссальных энергий, приводящих в движение механизмы Вселенной, является средой обитания чудовищных хтонических существ и выступает в качестве неистощимого источника энергии, питающей все уровни мироздания.

В одном из семи древнеиндийских подземных миров, называемых «подземными небесами» (санскр. била-сварга), находится Страна соков (Расатала). Вот как символическим языком повествуется о значении этой подземной области в древнеиндийском эпосе «Махабхарата» (Горец. Эпизоды из книг III, V):

Де Фиссер пишет, что входы в Расаталу (иногда ассоциировавшуюся с Паталой, населяемой нагами) описываются как горные пещеры, «проходы в воде» или чудесные флагштоки, поднимавшиеся из моря с прикрепленными к ним знаменами, которые указывали дальнейший путь: «Иногда царям людей позволялось посетить эту чудесную страну. Например, Чандрапрабха, сделав приношение Шиве и Рудре, затем, вместе со своей царевной, министрами и Сиддхартхой во главе вошли в проход в воде, указанный Майя, и, пройдя долгий путь, прибыли туда. А царь Чандасинха вместе с Саттвашила бросились в море и, следуя за тонущим флагштоком, достигли прекрасного города».

У всякой медали, как известно, имеется оборотная сторона: свободное, ничем не ограниченное поступление в упорядоченный мир должным образом не переработанных хтонических энергий имеет самые разрушительные последствия. По этой причине хтоническая сфера — оставаясь, тем не менее, наиважнейшей «двигательной» частью Бытия — от него ограждается. Мысль о такого рода опасностях наглядно иллюстрирует распространенный фольклорно-мифологический сюжет о разбушевавшемся чудовище. В тесной связи с ним находится сюжет о змее, «залегающем» водные источники и тем самым препятствующем осуществлению нормальной циркуляции вод. Подобно тому, как обнажившийся зубной нерв настойчиво сигнализирует о расстройстве, требующем незамедлительного вмешательства, вышедшее за установленные ему пределы чудовище, представляющее вполне конкретную и ощутимую угрозу, сообщает о нарушении баланса сил в космосистеме. Единственной альтернативой наиболее радикальным формам устранения этой проблемы, предполагающим «анестезирующее» умиротворение чудовища регулярными человеческими жертвоприношениями, нисколько не решающими кризисную ситуацию в корне, становится потребность в корректирующем вмешательстве героя-змееборца. В этом случае герой, выступающий чаще всего в качестве воина или монаха, выполняет функцию завроктона (лат. Sauroctonus, от др. — греч. σαυροκτονος — «убивающий ящериц»), физически устраняющего чудовище и тем самым препятствующего бесконтрольному проникновению элементов хаоса в структурированный мир.

В ряде случаев герой не ограничивается физическим устранением чудовища, но производит его сущностное развенчание, нейтрализуя тем самым глубинное деструктивное воздействие чудовища на человеческое сознание. Когда Геракл стал просить бога подземного царства мертвых Плутона отдать ему чудовищного трехголового пса Кербера, охранявшего выход из Аида, тот разрешил ему взять собаку, если он одолеет ее без помощи оружия. Геракл, будучи защищен со всех сторон панцирем и покрыт львиной шкурой, обхватил голову собаки и не отпускал, хотя его и кусал дракон, заменявший Керберу хвост. Герой душил чудовище до тех пор, пока не укротил его, и вывел на поверхность земли. Показав Кербера своему двоюродному дяде и по совместительству царю Арголиды Еврисфею, он вернул собаку в Аид. Смысл появления Кербера в «верхнем мире» лаконично резюмирует древнегреческий историк и мифограф Диодор Сицилийский (ок. 90–30 до н. э.): «Он показал его людям». Филолог и переводчик Михаил Евзлин в работе «Космогония и ритуал» (1993) комментирует этот сюжет следующим образом: «Пугает то, что не имеет образа. В тот момент, когда это «нечто» пугающее приобретает образ, даже самый ужасный и отвратительный, оно в значительной степени нейтрализуется в своем деструктивном действии. В этом, как кажется, состоит парадокс архетипического образа: он устрашает, но, будучи фиксирован как образ, поддается анализу, т. е. не является более неуправляемым, и хаотическая стихия, из которой «лепится» этот образ, теряет свое всевластие над человеческой душой».