Георгий Бердников - Том 7. Литература второй половины XIX в.

Регионалистские тенденции заметны не только в разноязычных литературах той или иной страны, но характерны в этот период, скажем, для ряда явлений в литературе Германии. Именно симптоматичные для капитализирующегося общества тенденции унификации быта и нравов вызвали определенное противодействие, которое проявилось в виде активизации патриархально — консервативных тенденций. Областническую литературу обычно согревает любовь к своей «малой родине». К сильным сторонам такой литературы следует отнести интерес авторов к национальному фольклору, традиции которого порой оживляются в областнической литературе. В то же время патриархально — народнический угол зрения значительно ограничивал кругозор писателей — областников, притуплял остроту их социального анализа, наделял их иллюзиями воскрешения патриархальной старины, как кладезя чистоты и добродетелей. Подчеркивая родственность областнического романа с жанром идиллии, М. Бахтин замечает: «В областническом романе… выдвигается идеологическая сторона — язык, верования, мораль, нравы, — причем и она показана в неотрывной связи с ограниченной локальностью. Как и в идиллии, в областническом романе смягчены все временные грани и ритм человеческой жизни согласован с ритмом природы». Проза такого рода появляется во многих странах, где вообще дают себя знать областнические тенденции.

Понятие «натурализм» прилагается и к определенному литературному течению, возглавляемому Э. Золя, и к существу метода, пытавшегося прийти на смену реализму. Это необходимо иметь в виду, так же как и то, что функция натурализма в разных национальных литературах была различной. Натурализм как метод, несомненно, противостоит реализму, однако следует принять во внимание и те тенденции в западноевропейском реализме второй половины века, которые вплотную подвели к возникновению нового метода. При своем зарождении натурализм и не отделял себя от реализма. Золя, например, считал прямыми предшественниками натурализма Бальзака и Флобера. И действительно, в романах Золя о Ругон — Маккарах, представляющих собой социальную эпопею, немало бальзаковских черт. Можно согласиться с мнением Д. В. Затонского, что «серия Ругон — Маккаров, может быть, самое бальзаковское произведение в мировой литературе». Э. Гонкур, творчество которого в основном развивается в русле реализма, утверждал, что он вместе с братом «дал полную формулу натурализма в „Жермини Ласерте“», и в самом деле этот роман во многом близок к натурализму. Иногда натурализм определяется наличием грубых, физиологически откровенных сцен и интересом к соответствующей проблематике.

Но отнюдь не «рискованные детали», которые так шокировали викторианскую публику, сближают Т. Гарди с натурализмом, а то, что его герои подчинены некоему железному детерминизму, выступающему в форме рокового стечения обстоятельств. Открытием реализма XIX в. было значительное углубление понимания отношений человека и обстоятельств. Однако само представление о всесильной власти обстоятельств и о безграничном воздействии влияния косной пошлой среды на бессильного, лишенного внутреннего стимула борьбы человека было уже вехой на пути к натурализму. Постепенная утрата коренных идей развития общества и человека, вдохновлявших и реализм первой половины века, и романтизм, наблюдается и у Флобера, и у многих его современников. Именно это мешало острейшему социальному критицизму большинства реалистов того времени перейти в понимание тенденций исторического процесса. Фиксация явлений вместо воссоздания развития человека и общества — один из основных принципов натурализма, возведенный им в догмат. А расширение охвата действительности, проникновение в самые запретные ее уголки, вообще свойственные реализму, влекли за собой, с одной стороны, явную демократизацию тематики и тенденцию к воплощению широкой действительности, а с другой — физиологизм натуралистов. Причем у натуралистов смысл народной жизни нередко искажался, а физиологизм определял основную пружину действия и сущность характеров. Поиски объективности, вдохновлявшие, скажем, Флобера, изменяли свой смысл, превращаясь в наукообразный объективизм натуралистов. Конечно, наивно было бы считать, что, например, у Золя герои обязательно пассивны, да и саму пассивность в данном случае не следует воспринимать в бытовом плане. Но их порой незаурядная жизненная активность (хотя бы у финансиста Саккара) — результат и апология некоей физиологически запрограммированной «жизненной силы». А таким образом физиологическая и социальная оценка явлений смещаются. Натуралисты и не стремились к оценке изображаемого. Формулируя теорию натурализма, Золя категорически заявлял: «Первопричину вещей ученый предоставляет философам, так как не питает надежды когда — нибудь найти ее». А высшие амбиции писателя — натуралиста — взять на себя функцию ученого. В «Экспериментальном романе» Золя обещает, что он во всем будет опираться на Клода Бернара: «Для того, чтобы мысль моя стала яснее и имела строгий характер научной истины, мне зачастую достаточно будет слово „врач“ заменить словом „романист“». Однако сам Золя умел порой довольно глубоко нащупывать «первопричину вещей», но, конечно, делалось это вопреки догматам натурализма, основанным на том, что задача писателя отвечать не на вопрос «почему?», а на вопрос «каким образом?». Золя как художник во многом ломал созданную им же самим схему, и обычно такая ломка приводила к победе реализма в его творчестве и помогла ему создать вместо биологической истории двух семей социальную историю Второй империи.