На улицу, о угнетенные души, зачем погибать вам?
Разве хотите вы задыхаться в тюрьмах домов,
Мечтая о неком хозяине, держащем в узде и ветры
И волны мрака в зловещей пустынной ночи?..
…………..…
…Идите: горек ваш путь, и дождь ослепляет вас,
Но в доме остаться — смерть, не скрашенная сновиденьем.
(Перевод А. Сергеева)
Поэзия Бреннана, тяготевшего к свободному стиху, сложна для восприятия — особенно изощренной оказалась его мысль в «Лесе ночи», который поистине становится «лесом символов». Бреннан, однако, занял видное место в истории австралийской литературы не только как теоретик и практик символизма. В его раздумьях о соотношении материального и идеального сквозит отвращение к убожеству буржуазного бытия, с умозрительными спекуляциями контрастируют лирические строки, освещенные огнем души, взыскующей любви и высших истин.
Первая мировая война вызвала в австралийской литературе волну казенно — патриотических и шовинистических откликов, которой поддались и столь разные поэты, как Лоусон и Бреннан. Широко распространялись в войсках поэмы и стихотворения Кларенса Денниса (1876–1938), написанные не без влияния Киплинга — на жаргоне городских низов, балладным слогом, в грубовато — юмористическом ключе, но с оттенком сентиментальности.
Антивоенная нота крепла по мере прозрения масс и нарастания протеста против затянувшейся бойни. Участие Австралии в первой мировой войне стало в становлении нации новой вехой, что воплотилось в легенде о крещении в кровавой купели, когда австралийцы предъявили неоспоримые доказательства своей национальной самостоятельности, сохраняя при этом имперскую лояльность. На самом деле уроки первой мировой войны, неотделимой от глубоких перемен в судьбах народов, и для Австралии были также социальными и означали выход на новые рубежи общественного сознания.
Глава 2. Новозеландская литература
А. С. Петриковская
Первые ростки новозеландской литературы появились во второй половине XIX в., и в ее становлении и развитии нетрудно обнаружить черты, сходные с австралийскими, — ведь и в истории Австралии и Новой Зеландии есть немало общего. Обе страны — в прошлом переселенческие колонии Великобритании, с экономикой аграрно — сырьевого типа, оживлявшейся «золотыми горячками», с подавляющим англосаксонским большинством в этническом составе. Их и объединяли в Австралазию — устаревшее ныне географическое понятие. Основным языком новозеландской литературы, как и австралийской, стал английский (у маори, коренного полинезийского населения Новой Зеландии, имеется своя письменность, созданная полтора века назад на базе латинского алфавита, но она использовалась преимущественно для перевода христианских религиозных текстов, для записей фольклора, а также в маорийских периодических изданиях; литературные произведения на языке маори — феномен более поздний).
Как и в Австралии, доминирующим было влияние английской культуры, а национальное самосознание формировалось в сопоставлении европейского и колониального опыта, в этнической и социальной дифференциации. Национально — самобытное качество открывалось прежде всего в жизни сельской среды — фермеров и стригалей, старателей и лесорубов. Литература осваивала эту действительность поначалу наиболее успешно в малых жанрах, поэтических и прозаических, в балладно — песенных формах, синтезирующих фольклорные и литературные традиции, в зарисовках типичного, характерного. Общность литературных проблем Австралии и Новой Зеландии породила тесные связи между культурами этих стран.
Однако при этом типологическом сходстве обе эти литературы вполне самостоятельны, и корни своеобразия — в природной и исторической специфике каждой из стран. Острова, на которых расположена Новая Зеландия, перешли под власть британской короны позже, чем Австралийский материк. Заселение территории началось не с организации каторги, а путем «систематической колонизации». Мягкий климат и благодатная природа не создавали экстремальных ситуаций для поселенцев, разводивших овец и молочный скот, выращивавших пшеницу и овощи, строивших сыроварни и маслодельни. Здесь не было резких противопоставлений типа «буш — город», не расцветали столь пышным цветом грандиозные иллюзии глобального по своему значению социально — исторического эксперимента и в гораздо большей степени сказывалась удаленность от центров мировой цивилизации, ощущалось британское родство.
Читать дальше