Пьер Шевалье - Генрих III. Шекспировский король

Жак Савойский наудачу спросил его: «Какую религию вы исповедуете? Вы гугенот или нет? — Я исповедую, — ответил ребенок, — религию своей матери». Поскольку две служанки королевы находились за занавесом и прислушивались к разговору, Немур отвел принца подальше и продолжал: «Не замечаете ли вы осложнений в королевстве, которые могут стать причиной его гибели? Король Наваррский и господин Конде хотят стать королями Франции. Было бы хорошо, если хотя бы вы находились в безопасности… Если пожелаете, я отвезу вас в Лотарингию или Савойю. Вам будет там очень хорошо с вашей сестрой госпожой Лотарингской или вашей тетей госпожой Савойской! Они так любят вас! Вы будете окружены там почетом и уважением! Конечно, там будет гораздо лучше, чем во Франции, где все идет из рук вон плохо, и где к тому же вы не в безопасности. У меня есть возможность забрать вас отсюда так, что никто не сможет помешать. И никто ничего не узнает…». Он добавил, что господин де Гиз намеревается покинуть двор и не сможет позаботиться о молодом принце, но в следующий свой приезд он предоставит себя в его полное распоряжение.

Видимо, ребенок согласился и приготовился к ночному бегству через парк Сен-Жермен. Немур, естественно, убеждал его молчать: «… Остерегайтесь рассказать это королеве. Если вас спросят, о чем мы с вами беседовали, скажите, что я говорил о комедиях…»

Королева также узнала, что путешествие в Лотарингию или Савойю предлагалось герцогу Орлеанскому не один раз. Генрих де Жуанвиль не однажды говорил об этом: «…Вы будете так счастливы! У вас будет столько свободы! Вдвоем мы будем хорошо и вкусно есть! Мы испробуем такие удовольствия, о которых можно только мечтать…». Любопытная ирония судьбы! Будущий «король» парижских баррикад в мае 1588 года, глава Святой Лиги, непримиримый враг Генриха II, был тогда его лучшим другом и постоянным компаньоном в играх.

Так Немур разговаривал с Александром, затем, не покидая комнаты короля, заговорил с де Гизом, и они оба сделали знак молодому принцу де Жуанвилю, а когда он подошел, долго наставляли его. Последний вернулся к своему товарищу и почти дословно повторил то, что говорил Немур: «Монсеньор, я узнал, что королева намерена отправить вас и вашего брага в прекрасный дворец в Лотарингии, чтобы там подышать свежим воздухом. Подумайте: не поехать ли вам с нами? Я вам обещаю прекрасный стол».

На следующий день, 12 октября, де Жуанвиль вернулся к геме и рассказал принцу, как тот покинет Сен-Жермен. «Вас заберут ночью. Вы вылезете через окно, выходящее на ворота парка, и сядете в приготовленный экипаж. Так вы попадете в Лотарингию, прежде чем хоть кто-нибудь об этом догадается». В другой раз, покидая со своими родителями двор и желая распалить чувства компаньона, он ему сказал, что в Лотарингии его жизнь будет значительно веселее, чем в Сен-Жермен: «Здесь я должен каждый день учиться: там я буду только охотиться и развлекаться». Наконец, когда 21 октября Немур уезжал, он сумел шепнуть герцогу Орлеанскому: «Монсеньор, помните о том, что я говорил, но никому ничего не рассказывайте!».

Королева была ошеломлена этим признанием, тем более, что заговор почти удался. У нее хотели забрать ее «маленького», и ребенок не проявил никакого видимого сопротивления. В его первом признании не было и следа противодействия проекту, о котором с ним вели разговор.

Екатерина сочла необходимым представить официальную версию, согласно которой герцог Орлеанский играл более подходящую роль: будто бы он сразу же все рассказал матери. Так королева передала о случившемся Филиппу II. Каково же было ее удивление, когда 17 октября от имени короля Испании Шантонне дал совет поместить ее детей в разных городах. Хитрая Екатерина ответила, что если она и расстанется с одним из своих сыновей, то предпочтет доверить его Филиппу II. Последовавшие депеши Шантонне доказывают, что Испания никак не была связана с де Гизами. Просто дипломат посчитал себя вправе лично посоветовать Екатерине то же самое, что и де Гизы. 31 октября он писал Филиппу II: «Надо лучше знать намерения герцога Немура, чтобы подробнее говорить об этом деле». Итак, он не мог быть его вдохновителем.

Королева решила ни о чем не сообщать. Однако охрана была удвоена, особенно тщательно охранялись все входы и выходы, вокруг комнат короля и его братьев были поставлены часовые. Говорят, она даже приказала заложить выходящие в парк окна апартаментов герцога Орлеанского. Объяснения ограничились словами, что принимаются предосторожности против разразившейся в Сен-Дени эпидемии. О признании Александра-Эдуарда знали только де Крюссоль, де Карнавале, де Виллекье и государственный секретарь Л'Обеспин. Екатерина считала, что не следует трогать ни одного де Гиза. Герцог и кардинал де Гизы, герцог Немур и де Лонгвиль покинули двор утром 21 октября, двумя днями позже уехал кардинал Монморанси. Только после их отъезда Екатерина приступила к действиям. Она отправила де Крюссоля к де Гизам в их замок Нантей-ле-Одуен с сообщением о раскрытии заговора. Герцог Франциск и кардинал Лотарингии всячески отрицали свое причастие к заговору и сваливали все на гугенотов, что было с их стороны наглой ложью. Возможно, предложения Немура, такие, какими де Крюссоль передал их де Гизам, действительно удивили их. Можно допустить, что они частично были искренни, высокомерно отрицая посулы Немура. После возвращения де Крюссоля в Сен-Жермен 29 октября, по настоянию королевы, герцог Орлеанский предстал перед Карлом IX и королевским советом, который состоял в основном из гугенотов или противников де Гизов. Принц поклялся говорить правду, повторил свой рассказ, упомянул о предложениях Немура, по умолчал (без сомнения, с согласия матери) о роли де Гизов и подписал с вое заявление. 30 числа в присутствии Антуана де Бурбона и Орлеанца (гак звали молодого герцога) регентша вновь подняла эту тему в разговоре с Шантонне: посол доказывал неправдоподобность плана Немура и подчеркивал реальные трудности его исполнения. И конечно же, одобрил принятые королевой меры предосторожности. Сидя между Карлом IX и герцогом Орлеанским, Екатерина спрос ила последнего, почему он хотел оставить ее и уехать с Немуром. «Прошу прощения, мадам! — смущенно ответил Александр. — Я и не думал ничего такого», сообщает Шантонне Филиппу II в депеше от 31 октября.