Николай Коняев - Петербург - неповторимые судьбы [Город и его великие люди]

После школы Юрий учился в ремесленном училище, но токарем-револьверщиком так и не стал – загремел на первый срок.

Тогда, по слухам, он с товарищами-ремесленниками «ломанул» винный ларек. Денег на ночь там не оставляли, но зато было много бормотухи, которую «подельники» и начали распивать на скамеечке возле ларька. На этой скамеечке их и повязали.

Между прочим, тоже по слухам, в ремеслухе и познакомился Борисов с будущим исполнителем своих песен Валерием Агафоновым. После жены Любы Агафонов был, кажется, единственной жизненной удачей Борисова.

Вот так и началась взрослая жизнь Юрия Борисова.

Была тут и учеба – вначале Юрий брал частным образом уроки у известного гитариста А. И. Ковалева, а потом какое-то время учился на отделении композиции в институте культуры. Была и работа. Были и новые залеты на зону.

«Ничего в тюрьме не изменилось», «И молю я Господа, дай лимит на прописку райскую» – это слова своих песен Юрий Борисов сложил из собственной жизни.

Обычно он попадался на пустяках. Говорят, один раз он сел за паспорт, который завалился под холодильник, и Борисов не смог найти его во время паспортной проверки.

Он всегда садился непонятно как. Говорили, что он ходил от подвала к чердаку через ларек и аптеку. Тюрьмы и зоны, а на свободе – хроническое безденежье и бездомность. Обычная, ломаная русская жизнь.

Юрию Борисову не раз предлагали устроиться, но он отвергал это.

«Все богатство мое – песня да гитара», – пел он.

Еще была жена Люба, которая полюбила его до конца, до гробовой доски.

Про нее и сейчас говорят по-разному. Но иначе и не могло быть. Как это видно из воспоминаний, они с Юрием были страстные, нерасчетливые люди.

Для них было счастье петь. И, конечно, счастье, что у них были эти песни.

– Почему вы о белогвардейцах свои песни пишете? – спросили однажды у Борисова.

– А я был там… – ответил он.

Ответ был воспринят как не слишком удачная шутка – ни в какой белой армии Борисов не мог быть.

Но он ведь не белую армию и имел в виду. Там – это не пространство, не время, а состояние безвыходности, обреченности и безнадежности, в котором, подобно разгромленным белогвардейцам, находился и сам Борисов. Разве не о себе самом, не о нашем времени, не обо всех нас слова его песни?

Конечно же, о себе. Конечно же, о нас…

И в этом, наверное, и секрет того, почему так пронзительно звучали на закате застоя песни Борисова, и в этом отчасти причина того, почему не удалось им прорваться в будущее.

В шестидесятые годы написал Юрий Борисов «Белую песню», но иногда кажется, что она написана о нашем времени.

У Юрия Борисова был идеальный слух.

Он писал сам музыкальные пьесы и иногда исполнял их. Он хорошо пел, хотя его трудно было застать в трезвом состоянии. Почему он не вписался в общество? Наверное, не мог приспосабливаться к ситуации, он был весь не из того времени, в котором жил. Из другого…

Хотя это, конечно, вопрос, подошло бы или нет и нынешнее время для Юрия Борисова.

– Не знаю… – сказал на это друг Юрия Борисова Валерий Кругликов. – Сейчас такое время, что у нас каждый бомж, как Гамлет. Не знает, доживет до утра или нет.

– В каком году он последний раз был на зоне? – спросил я.

– Не помню, – ответил «работник асфальтоукладки». – Я же говорю, мы дат не запоминали. Мы и не говорили почти. Песни у нас были средством общения. Мы всегда пели.

Это очень хорошая мысль о том, что у песен нет дат и сроков.

сказал Юрий Борисов в романсе, посвященном памяти Валерия Агафонова. Но он и сам тоже не допел свой романс. И у его песен тоже нет никаких сроков.