Николай Коняев - Петербург - неповторимые судьбы [Город и его великие люди]

И «Белая песня», и другие песни Юрия Борисова из белогвардейского цикла оказались оплаченными самым настоящим веществом жизни. Они и звучать-то начали широко только после смерти их исполнителя. Ну, а автор их был тогда жив. Вернее, когда выпустили пластинку Валерия Агафонова, он умирал…

У Юрия Борисова есть песня, где он говорит, что «И России без ворона нет». На самом деле Россию Борисова трудно представить без воронков.

Он как-то очень легко шел на срока. В последний раз из заключения Юрий Борисов вышел уже безнадежно больным туберкулезом. Последний год он почти не вставал. А умер он на носилках в приемном покое больницы на Поклонной горе.

Странно и страшно, похоже и непохоже сходилась его собственная судьба с той, о которой он писал в песне:

Каким-то искаженным эхом соотносится с песней и судьба ее автора.

Вскоре после смерти Юрия Борисова его песню, забывая указывать автора, запела Жанна Бичевская. А Михаил Звездинский – этак застенчиво-застенчиво! – и вообще поставил под нею свое имя.

Впрочем, речь сейчас не об эстрадном мародерстве, а о судьбе художника, который, казалось бы, должен был подойти времени реформ, но которого убило это время, и сама память о нем оказалась раздавленной. Трагическая безысходность эпохи застоя выражена и в поэзии Юрия Борисова, и в безалаберном, безответственном отношении к своей жизни.

Иногда кажется, что у Юрия Борисова и не было биографии. Он возникает из тех социальных сумерек, где не сразу и разглядишь, кто там – идущий в последнюю атаку офицер или зэк на лесоповале…

– Мы не любили свои биографии, – рассказывал друг Юрия Борисова и Валерия Агафонова, музыкант и артист, а теперь еще по совместительству, как он подчеркивает сам, и «работник асфальтоукладки» – Валерий Кругликов.

– Почему?! – удивился я.

– А за что их любить. Ведь их ни петь, ни читать нельзя. А мы почти и не говорили между собой. Только пели. То Агафонов, то Борисов, то я.

– Ну, а все-таки… Ведь вы похоронами Борисова занимались. Вы наверняка видели какие-то документы. В конце концов, вы знакомы со многими его родственниками…

– Не знаю, – покачал головой Валерий. – Я одно могу сказать: чем больше я слушаю Борисова, тем больше мне нравится, как он поет и играет. Он не врет нигде. Ни в словах, ни в музыке, ни в голосе. Русский человек вообще не врет – ему это незачем. Ни в каком смысле. Врет – значит нерусский.

Еще Валерий Кругликов говорил, что, по его мнению, вечная неудача в жизни – едва ли не общая отличительная черта всех истинно русских поэтов. Зачастую это еще и насильственная смерть.

Как у Борисова… Он и умер-то от туберкулеза еще в те благополучные годы, когда про туберкулез можно было лишь прочитать в книжках. Но Борисов о туберкулезе узнал не из книжек.

Так что и в самом деле, если бы «вечной неудачи в жизни» достаточно было для зачисления в великие поэты, то для Борисова нужно было бы освобождать место прямо в президиуме поэтического Олимпа.

Тут не поспоришь: чего-чего, а неудач судьба отпустила ему под завязку. Всю жизнь промыкался он между отсидками без жилья, без работы. Но не озлобился, не впал в уныние. У него хватило упорства писать и петь и в этих условиях.

И он создал песни, которые созвучны были настроению поколения, которые, пусть и стилизованные под белогвардейские романсы, говорили о неудавшемся, о неосуществившемся прорыве этого поколения.

Борисов действительно не врал. Ни в словах, ни в музыке, ни в своей судьбе. Он создал песни, которые сами могли стать прорывом.

Юрий Борисов родился на Казанскую, 4 ноября 1944 года, в городе Уссурийске Приморского края. Почему его появление на свет произошло в такой несусветной дали, если его бабушки и деды похоронены на Серафимовском кладбище в Санкт-Петербурге, – неясно…

Валерий Кругликов припоминает, что Юрий Борисов обмолвился как-то, будто он родился почти в тюрьме. И еще мимоходом рассказал, что мать подставили, назначили на должность, связанную с материальной ответственностью, и свалили на нее недостачу. Так это или иначе – неведомо. Известно только, что в июле 1947 года Борисовы вернулись в Ленинград.