Михаил Покровский - Очерки по истории революционного движения в России XIX и XX вв

Палеологу пришлось скоро уехать из России — приехавшие помогать стрясшейся с Антантою беде французские «социалисты» (во всяком случае, более храбрые, чем их российские собратья) нашли завсегдатая петроградских салонов слишком старомодным типом для того, чтобы представлять республиканскую Францию перед республиканской Россией. Он не мог, таким образом, записать в свой дневник точно характеристики «отчаянных революционеров». Они собрались в Питере 30 мая — первое собрание в России — приняли подавляющим большинством голосов (335 из 421) резолюцию Ленина и Зиновьева. То была первая конференция фабзавкомов. Несмотря на свист и улюлюканье справа и слева, пролетариат твердой стопой шел к своему вождю.

Остановить революцию было нельзя — но можно было вставить ей несколько палок в колеса. Палеолог с гордостью мог отметить, что самую крепкую нашел все же он, как ни плохо его ценили Альбер Тома с братией. Уже 15 марта, в день отречения Николая, он писал о «молодом депутате Керенском, самом активном и решительном из организаторов нового режима. Он имеет большое влияние на Совет. Мы должны попытаться завоевать этого человека для нашего дела. Он один может внушить Совету, как необходимо продолжать войну и поддерживать союз (с Антантой. — М.П. ). Я поэтому телеграфирую Бриану (тогдашний премьер. — М.П. ), чтобы внушить ему мысль о немедленном обращении французских социалистов, через Керенского, к социалистам русским, с воззванием к их патриотизму».

«Керенщину», как видим, не труднее было предугадать и понять, чем диктатуру пролетариата и социализацию земли — и приход к власти Ленина. Нужно было только смотреть не глазами обманутого буржуазными газетами обывателя, а глазами человека, профессия которого состоит в том, чтобы обманывать других.

Диктатура пролетариата «де-факто» была уже на лицо 12 марта 1917 года. Ей восемь месяцев понадобилось, чтобы завоевать себе «де-юре». Но зато это «де-юре» она сама себе создала, не обращаясь к кадетским учебникам.

Так назывался тогда Ленинград

С 5 приблизительно миллионов пудов для пшеницы и для ржи в 1813 г., когда начался вывоз после снятия «континентальной блокады», до 22 милл. пудов пшеницы и 20 милл. пудов ржи в 1817 году.

В газете «Рабочая Москва» от 18 декабря 1923 г. Данная лекция пришлась на 20-е.

Эта хрестоматия была рекомендована слушателям как одно из основных пособий.

Очень интересно, что Л. Г. Дейч не заметил, как сам Плеханов в статье «Начало с.-д. движения в России“, давным давно дало объяснение своего поворота к марксизму, аналогичное тому, какое дается выше. „Каждый из нас“, пишет там Плеханов, „привез с собой из России опыт, приобретенный в течение нeскольких лет революционной агитации, н более или менее ясное сознание, что этот опыт находится в резком противоречии с теорией „бунтарей“. Это сознание было особенно мучительно, и каждый из нас испытывал настоятельную потребность привести в порядок свои революционные идеи“. Л. Г. Дейч сам приводит эту цитату — я у него ее и беру („Группа Освобождения труда", сб. № 5, — стр. 272) — и продолжает яростно отстаивать свою точку зрения!..

III часть "Сжатого очерка". Изд. "Красная Новь".

Беглость этих замечаний о рабочем движении 1905—1907 годов не должна удивлять читателя: в программе курсов секретарей укомов рабочее движение отнесено к курсу истории РКП(6), в то же время автор настоящей книжки только что дал его фактический обзор в III части „Сжатого очерка“ (Глава „Рабочая революция").

Она не наступила и в 1926 году — но все возможности маневрирования азглийской буржуазией, повидимому, уже исчерпаны.

„Внешняя политика России в ХХ в.“. Изд. унив. Свердлова.

Внешне -политическую связь событий, которая действовала сильнее , см. цитир. выше брошюре „Внешняя политика России в XX в.“.

Два соседних германских города, в 1/ 4часа езды один от другого.

Процент больных паровозов в 1913 г. не превышал 9, в 1916 г. дошел до 13, а в 1917 г. до 23,4.