Михаил Покровский - Очерки по истории революционного движения в России XIX и XX вв

Эти строки Суханова и некоторые другие строки его записок вызвали очень суровый отзыв о Суханове Ильича, в одной из его последних предсмертных статей. Я лично не хочу говорить о Н. Н. Суханове ничего дурного, но привожу только его цитату как образец мнения той интеллигентской верхушки, которая возглавляла по необходимости рабочее движение. И вот к Милюкову, который, по описанию самого же Суханова, с самым растерянным видом ходил по залам Таврического дворца и не знал буквально, где голову приклонить, пришли, как к Рюрику с братьями, стали кланяться и говорить: «приходите, владейте и княжите нами». Естественно, Милюков воспрянул духом. Оказывается, он не только нужен, но даже необходим. И Милюков, Гучков, Львов и прочие «революционеры» изъявили свое благосклонное согласие возглавлять русскую революцию, возглавлять для той цели, которую преследовал промышленный капитал на всем протяжении, цели — продолжать войну во что бы то ни стало. Нет никакой надобности, как не было никакой надобности для пацифизма Распутина в немецких деньгах, так не было надобности в антантовских деньгах, чтобы объяснить, почему первое русское революционное правительство стало решительно на точку зрения империалистской войны до победного конца. Это совершенно естественно, иначе и быть не могло. Палеолог рассказывает, что он с самого начала заметил Керенского ( Керенского почти участника, а может быть, и совсем участника дворцового заговора против Николая — помните эту цитату из Шляпникова) как самую подходящую для Антанты фигуру, около которой Антанта может образовать правительство, в одно и то же время пользующееся доверием народных масс и идущее по империалистской стезе, верное союзу с Антантой и продолжению войны до победного конца. Таким образом, что это временное правительство оказалось верным старой внешней политике, включая и Дарданеллы, это разумелось само собой. Точно так же само собою разумелось, что питерская революция была антивоенной революцией в первую голову. Этого не мог не заметить тот же Суханов, который определенно говорил, что нотой, звучавшей на всех митингах в Питере в феврале, было «долой войну». Это он объяснял «циммервальдским воспитанием» петроградского пролетариата, т.е. объяснял, как и следовало ожидать, идеалистически, с точки зрения известной идеи. На самом деле это объяснялось, конечно, тем, что русский пролетариат в конечном счете отражал лучшие интересы русского народного хозяйства в целом, чем русская буржуазия. Он больше был заинтересован в спасении этого хозяйства. Он не мог не понимать отчетливо, что война есть гибель для этого хозяйства, что война есть его разрушений. И в лице пролетариата, так сказать, инстинктивно говорил голос погибающего русского народного хозяйства. Этот главный труженик - русской земли, наиболее сознательный, во всяком случае лучше других понимал, что дальше воевать нельзя, потому что это означает полный крах. И то, что война затянулась еще на восемь месяцев, как вы увидите из следующего курса, из истории Октябрьской революции, — в сильнейшей степени усугубило и углубило хозяйственную разруху. Если бы война кончилась в феврале, то разруха была бы меньше, и мы были бы по нашему календарному плану на три года впереди в смысле состояния нашей промышленности и т. д. Нужно было спасти русское народное хозяйство, и на это спасение выступил русский пролетариат. В этом, употребляя старомодное выражение, его великая историческая миссия в русской революции. И он его действительно спас. Только диктатура пролетариата это и могла осуществить.

Таким образом, настроение питерской пролетарской массы было по отношению к войне совершенно определенным. Иллюзия могла существовать относительно остальной России и в особенности иллюзия могла существовать относительно армии. Европейские (антантовские) журналисты, говоря о смысле и значении русской революции, на первое место выдвигали патриотические манифестации якобы русских солдат питерского гарнизона. Но вы знаете из прочитанного мною отрывка записок Родзянко, в чем заключались эти патриотические манифестации в Питере.

Каково было настроение на фронте? Ему итоги подвела конференция командующих армиями, собравшихся в Питере 4 мая, т.е. приблизительно через два месяца после начала революции. Это было гораздо раньше, чем развивалась широкая большевистская агитация. Первым успехом большевистской агитации была 1-я конференция фабзавкомов 30 мая, первое собрание в России, не партийное, а беспартийное, где приняли подавляющим большинством голосов большевистскую резолюцию, резолюцию Ленина и Зиновьева. А совещание командующих армиями происходило 4 мая, за три слишком недели до этой первой победы большевиков, и подвело итоги того, что происходило с февраля. Вот почему, когда мы пытаемся нарисовать картину настроения в русской армии по этому совещанию главнокомандующих, мы можем совершенно отвлечься от влияния большевистской агитации. Ее еще не было, она еще не успела развернуться, она не завладела даже питерским пролетариатом окончательно, а в то же время вот что рассказывал ген. Брусилов, командир юго-западного фронта о настроении своих войск: «Один из полков заявил, что он не только отказывается наступать, но желает уйти с фронта и разойтись по домам. Комитеты пошли против этого течения, но им заявили, что их сместят. Я долго убеждал полк, и когда спросил, согласны ли они со мною, то у меня попросили разрешения дать письменный ответ. Через несколько минут передо мною появился плакат: «Мир во что бы то ни стало, долой войну».