Матвей Фролов - И снова к микрофону выхожу...

...Экономический эффект диссертаций разный: у одних его трудно выразить цифрами, у других — это десятки тысяч рублей, сотни килограммов металла, сотни тысяч киловатт-часов электроэнергии.

Но главный эффект, на мой взгляд, — глубокое удовлетворение самих рабочих сделанным, причастность диссертантов к общей борьбе за развитие научно-технического прогресса.

...В своем выступлении на пленуме Ленинградского обкома партии, состоявшемся в конце 1978 года, член Политбюро ЦК КПСС, первый секретарь Ленинградского обкома партии Г. В. Романов в числе других объединений назвал «Красный выборжец», где умело используют производственные резервы. Принятый коллективом объединения встречный план превысил первоначальный на 6 миллионов рублей.

...«Красный выборжец» умножил свои силы и возможности, став объединением.

— Папа, привези мне обязательно белого медведя...

— Троек у меня нет, дорогой папочка, привези живого пингвина, а если не сможешь, то хоть его фотографию...

— Мы все здоровы, родной, и очень без тебя скучаем, ждем с нетерпением...

Сколько таких или им подобных фраз слышал я во время записи выступлений родственников полярников. С зимовщиками дрейфующих станций «Северный полюс» и станций в Антарктиде разговаривают мамы и папы, жены и дети, бабушки и... девушки, которые на вопрос: «Как вас объявить?» — отвечают обычно: «Скажите — просто знакомая...»

Некоторые выступающие приходят к нам уже много лет подряд: сначала супруг зимовал на Северном полюсе, теперь — на Южном. К некоторым самые юные в семье обращались: «Папа, привези мне белого медведя», теперь эти самые бывшие юные говорят: «Сейчас, папа, послушай своего внука».

Там, в Арктике и Антарктике, только слушают. Слушают по радио, записывают на пленку и потом снова слушают много раз подряд, вместе и в одиночку, пока не наступит следующая передача с очередными семейными новостями.

Однажды я обратил внимание на то, что в дни записи к нам, в Дом радио, стало приходить меньше родственников зимовщиков антарктической обсерватории Мирный.

— В чем дело? — спрашиваю в отделе экспедиций. — Неужели не хотят говорить с близкими?

— Что вы! Как еще хотят, только большинство теперь разговаривает с полярниками по телефону. Так ведь интересней.

Вот тебе и Антарктида! Сидишь на Фонтанке у микрофона — твой собеседник почти у Южного полюса — и говоришь о житье-бытье, о делах домашних... В Арктике и Антарктике построены мощные радиоцентры. В составе экспедиций целые радиоотряды — инженеры, техники, радисты. По радио из южнополярной обсерватории фототелеграфом передаются карты, которые помогают китобоям. На льдах арктических морей установлены радиоавтоматы, сообщающие метеорологические данные. Из Антарктики в Ленинграде была получена кардиограмма для консультации со специалистом.

Я пишу об этом и невольно вспоминаю челюскинцев, первую радиограмму Эрнста Кренкеля, переданную им из ледового лагеря с помощью крохотного маломощного передатчика:

«№ 1. 14 февраля в 4 часа 24 минуты московского. Аварийная, правительственная. Москва, Совнарком — Куйбышеву... 13 февраля в 13 часов 30 минут "Челюскин" затонул, раздавленный сжатием льдов. Уже предыдущая ночь была тревожной...»

Эта радиограмма была послана из лагеря О. Ю. Шмидта.

Трудно представить, что произошло бы с челюскинцами, если бы не радиостанция Э. Кренкеля. Все переговоры о спасательных работах шли по радио, радио сообщало о погоде. И не случайно, конечно, радист — по существующей традиции — оставался последним на льдине.

Одна из радиограмм с Большой земли была такой: «Отправляем три самолета. Осмотрите лично лагерь, чтобы в лагере не осталось ни одного человека. Свободное место догрузите собаками, обувью; остальное — по вашему усмотрению. До свидания. Петров».

В 2 часа 5 минут Э. Кренкель принял последнюю радиограмму: «Ванкарем говорит. Закрывайте станцию и идите на аэродром. Ну, пожелаю всего хорошего, благополучно добраться».

После этого Э. Кренкель сообщил, что радиосвязь закрывает и снимает передатчик. В эфир пошло: «Всем, всем, всем! К передаче ничего не имею. Прекращаю действие радиостанции».

Медленно, три раза подряд Э. Кренкель дал позывной сигнал «Челюскина» (он же служил позывным сигналом лагеря Шмидта) и на этом прекратил радиосвязь. В радиожурнале была сделана последняя запись: «Снят передатчик в 02.08 московского 13 апреля 1934 г.».

Лагерь Шмидта прекратил свое существование.