Сергей Аверинцев - История Византии. Том II

В VIII и начале IX в. в Малой Азии значительно усилилось влияние армянской знати [134] P. Charanis. The Armenians in the Byzantine Empire — BS, 22, 1961, p. 199f., 206 f. Вышло также отдельной книгой под тем же названием (Lisboa, 1963). См. также S. Der Nersessian. Armenia and the Byzantine Empire. Cambridge, 1947. . Этому способствовали и арабские нашествия, и народные движения в Армении, вынуждавшие некоторых армян-землевладельцев эмигрировать в Византию. К числу таких византийских армян принадлежал и новый император.

В правление Льва V Армянина (813–820) начался новый период иконоборчества [135] Б. Эммерденжэ (В. Hemmerdinger. Une mission scientifique arabe a l'origine de la renaissance iconoclaste. — BZ, 55, 1962, S. 66 f.) объясняет возврат к иконоборчеству культурным воздействием арабов, и в частности прибытием в 814 г. арабской миссии; на самом деле, конечно, причины были более глубокими. . Фемная знать, свергнувшая монашеско-бюрократическую клику Михаила Рангаве, уже во многом отличалась от того фемного войска, которое привело к власти Льва III. Главная роль теперь принадлежала богатым землевладельцам.

Благодаря победам иконоборческих императоров, а также внутреннему разложению в халифате в византийских фемах создались известные условия для развития вотчинного хозяйства и упрочения частной собственности на землю. Вместе с тем развивалась власть крупного землевладельца над окружающим населением и, соответственно, стремление знати к захвату земель и закабалению бедноты.

Если общины еретиков могли быть политическими союзниками фемной знати в борьбе против константинопольских иконопочитателей, то по своей социальной природе они оставались опасными врагами начинавшего развиваться крупного землевладения. Фемные кавалерийские войска постепенно конституировались: в них входили лишь состоятельные общинники. Фемные воины-стратиоты были опорой фемной знати, но вместе с тем землевладельческая аристократия стала использовать свое командное положение в армии в эгоистических целях, стремясь поставить подчиненных ей стратиотов в экономическую зависимость. Все это происходило в обстановке сурового финансового гнета, от которого получившая в свои руки государственный аппарат фемная знать не думала отказываться.

В таких условиях второе издание иконоборчества не имело той внутренней силы, какую имели иконоборцы при Константине V. К тому же доходы от пошлин, обусловленные ростом товарного обращения, заставляли иконоборцев осторожнее относиться к представителям константинопольской знати, а обострение классовых противоречий требовало некоторого сближения враждующих прослоек эксплуататоров. Все это отразилось на ходе событий.

Правительству Льва предстояла задача отразить наступление болгар. Крум произвел ужасающие опустошения во Фракии. Десятки тысяч жителей были взяты в плен и отправлены к берегам Дуная. Но после смерти Крума (13 апреля 814 г.) опасность со стороны Болгарии временно была устранена. В 815 г. или несколько позднее был заключен мир на 30 лет. Граница между Болгарией и Византией во Фракии была строго определена.

На востоке положение было благоприятно для Византии — Багдадский халифат был вновь охвачен междоусобицами, а затем с 815 г. началась опасная для господствующего класса крестьянская война под руководством Бабека. Это сковывало силы халифата и развязывало руки Льву V.

Победа иконопочитателей в 787 г. носила более или менее ограниченный характер. Было прекращено преследование иконопочитателей, но победители не решались насильственно внедрять поклонение иконам в тех областях, где оно не было распространено. Нет никаких свидетельств — ни археологических, ни письменных — о подъеме иконописной живописи в период 787–815 гг. [136] A. Grаbar. L'iconoclasme byzantin. Dossier archeologique. Paris, 1957, p. 116. Победа иконопочитателей не была полной, и это делало реставрацию иконоборчества вполне возможной.

Пришедшая к власти группировка фемной знати стремилась снова овладеть управлением церковью и подчинить монашество, которое при Михаиле I Рангаве заняло весьма влиятельное положение.

Патриарх Никифор был смещен 13 марта 815 г., и на его место возведен представитель иконоборческой знати Феодот Мелиссин. Немедленно в 815 г. созван был церковный собор, который предал анафеме каноны собора 787 г. и подтвердил решения иконоборческого собора 754 г. Начались ссылки противников — в первую очередь из группы сторонников Феодора Студита, который вел отчаянную борьбу против иконоборчества. Он готов был признать папский авторитет в делах церкви, требовал подчинения императорской власти священству и доходил до призыва бойкотировать налоговое обложение. Императоров он называл «иродами», что было прямым политическим оскорблением. Студит требовал полной автономии монастырей. Поскольку монастырь, по Студиту, должен был являться своего рода трудовым коллективом, основанным на безбрачии, этот лозунг — покуда свободная крестьянская община еще преобладала — в какой-то мере мог импонировать, и прославление Студитом физического труда монахов имело успех среди масс. Однако объективно выступление Студита идеологически подготовляло превращение монастырей в феодальные сеньории [137] Э. Вернер (E. Werner. Die Krise im Verhaltnis von Staat und Kirche in Byzanz: Theodor von Studion. — «Aus der byzantinistischen Arbeit der Deutschen Demokratischen Republik», Bd. I. Berlin, 1957, S. 113–133) представляет Студита борцом за независимость церкви от императорской власти. Это не совсем так. Студит требовал, чтобы государь во всем принимал советы своего духовного отца, т. е. рассматривал императора как исполнителя воли церкви. «Житие Феодора Студита» передает характерный разговор Льва V со Студитом. Лев искал примирения с церковью. Студит заявил ему: «Если ты хочешь жить в мире с церковью, то во всем подчиняйся своему духовному отцу» (т. е. патриарху). После такого совета император был взбешен и закричал Студиту: «Пошел вон!» (Vita S. Theodoris Studitae. — BB, XXI, 1914, стр. 282). . Большая часть монашества не приняла идей Студита: ведь Лев V вовсе не вел такой последовательной политики, как Константин V. Теперь уже не было речи о захвате имущества монастырей, ни даже о полном отказе от иконопочитания: от монахов требовалось только подчинение иконоборческому патриарху.