Своей социальной опорой на занятых итальянских территориях Бонапарт сделал умеренно и консервативно настроенную буржуазию и дворянство. За несколько дней до провозглашения Цизальпинской республики в июне 1797 г. Бонапарт успокоил и ободрил эти слои, заявив в речи в Милане, что «богатый и дворянин не должны считать себя ниже всякого другого, кем бы он ни был» [53] АВПР, ф. Сношения России с Сардинией, 1797 г., д. 133, л. 139.
. Именно представители этих слоев общества заняли большинство мест в государственном аппарате Цизальпинской и Лигурийской республик — как в правительстве, так и на местах, во вновь созданных муниципалитетах. «Все дышит умеренностью и идеей уважения лиц, обладающих собственностью, и примирения дворян и зажиточных с рождающейся республикой», — писал в 1797 г. выразитель настроений этих кругов Пьетро Верри [54] Цит. по: R. De Felice. Op. cit., p. 27.
.
Чтобы привести социальную структуру в известное соответствие с новыми политическими институтами, расширить поле деятельности буржуазии и укрепить ее положение, были ликвидированы архаические правовые нормы, обеспечивавшие неприкосновенность и неотчуждаемость феодальной собственности — фидейкомиссы, майораты, право «мертвой руки»; вводился гражданский брак, женщины уравнивались в правах с мужчинами при завещании наследства. Все религиозные ордена и корпорации были упразднены и их имущество конфисковано. Правительство Цизальпинской республики, вынужденное под давлением острых финансовых трудностей приступить к распродаже образовавшегося таким образом фонда «национальных имуществ», не позаботилось о том, чтобы привлечь на свою сторону крестьянство и мелкобуржуазные слои: церковные земли прибрали к рукам французские военные поставщики, должностные лица, спекулянты и отчасти крупная буржуазия.
Этими мерами ограничивались в основном социальные преобразования в республиках. Бонапарт и его преемники на посту командующего французской армией в Италии устраняли всякую возможность проведения революционных преобразований, которые отвечали бы интересам народных масс. Делая ставку на богатых собственников, которых он хотел превратить в главную опору французской гегемонии в стране, Бонапарт стремился не допустить дальнейшего подъема демократического и республиканского движения и обуздать тех революционно настроенных патриотов, чей голос все громче раздавался в Милане.
В первые же месяцы после падения старых порядков в Северной и Центральной Италии в итальянском патриотическом движении наметились два направления. К одному (олицетворявшемуся Пьетро Верри, Мельци, Греппи, Марескальки) принадлежали те патриоты, которые, желая видеть Италию свободной и независимой, надеялись добиться этой цели постепенно и с помощью умеренных методов. Эти люди были, по красноречивому признанию Мелькиорре Джойя, «менее врагами аристократии, чем друзьями плебса» [55] М. Cioja. Quadro politico di Milano. Milano, 1798, p. 50.
. Те из них, кто предлагал провести социальные преобразования в интересах масс, руководствовались не столько искренним сочувствием низам, сколько желанием избежать революционных катаклизмов.
Сторонники другого направления с большей или меньшей решимостью отстаивали революционные методы создания единой и независимой Италии, выступали за проведение широкой демократизации итальянского общества и за социальные преобразования, которые позволили бы привлечь на сторону республики и революции народ. К этому направлению итальянской революционной демократии, склонявшейся к якобинству, принадлежала значительная группа пьемонтских республиканцев во главе с уже упоминавшимся Дж. Ранца, немалое число эмигрантов из Неаполя и Рима, находившихся в 1796–1798 гг. в Цизальпинской республике, и радикальные слои миланской демократии, которую возглавил Карло Сальвадор, принимавший деятельное участие в Великой французской революции (он был судьей революционного трибунала в Париже и сотрудничал с Маратом и Робеспьером). Вокруг Сальвадора, основавшего в Милане за несколько дней до прихода в город французов «Народное общество», объединились самые последовательные и решительно настроенные республиканцы и демократы. Выразителями их взглядов стали две миланские газеты «Термометро подитико делла Ломбардия» («Термометр политической жизни Ломбардии») и «Джорнале сенца Номине» («Газета без названия»).
Эти органы революционной демократии развернули (как, впрочем, и ряд других газет, например генуэзская «Цензоре итальяно») энергичную пропаганду в якобинском духе. Помещавшиеся в них статьи — свидетельство углубления итальянской революционной идеологии, осознания передовой революционной интеллигенцией необходимости связать патриотическое и республиканское движение с народными массами города и деревни. В отличие от большинства итальянских буржуазных республиканцев тех лет (которым проблема отношений демократии с народом представлялась лишь в двух аспектах: либо абстрактного просвещения масс в духе принципов политической свободы и юридического равенства, либо их насильственного подавления) [56] I giornali giacobini italiani, p, XLVII.
якобинцы Милана, Генуи, Рима, Неаполя и других городов приблизились к пониманию того, что разрешение социальных проблем может стать тем мостом, который соединит патриотическое движение и народные массы, городскую демократию и крестьянство. В октябре 1796 г. «Термомегро политико…», указывая на бедственное положение колонов Ломбардии и требуя ликвидации поземельного налога, призывал: «Отмените этот остаток ужасной бесчеловечности, если хотите, чтобы в деревне голос патриотов имел больший вес, чем голос аристократов» [57] I giornali giacobini italiani, р. XLVII.
. В апреле 1797 г. анонимный автор (возможно, священник) писал на страницах газеты: «Я буду повторять, пока жив: если хотите сделать из невежественного бедного люда хороших патриотов, проникнитесь его особыми интересами, облегчите его нищету». Автор статьи, назвавший себя «добрым патриотом и другом народа», сообщает, что он «ежедневно имеет дело с бедными земледельцами, пользуется их доверием и может проникнуть в глубину их души»; он советует немедленно дать почувствовать крестьянам материальные преимущества нового строя. Стремясь донести свое слово до крестьян, якобинцы бесплатно распространяли газеты в деревнях, а Ранца добивался чтения этих газет официальными лицами и священниками в церквах [58] Ibid., p. LI–LII.
.
Читать дальше